ЛЕЧИТЬ ОТ БЕССЕРДЕЧНОСТИ ТРУДНО. Интервью с Ренатом АКЧУРИНЫМ

Information
[-]
Журналист Андрей Морозов специально для журнала EXRUS.eu  

 

Ренат АКЧУРИН, хирург

ЛЕЧИТЬ ОТ БЕССЕРДЕЧНОСТИ ТРУДНО

 

– Ренат Сулейманович, актёры обычно помнят свою первую роль, журналисты – первую заметку. А что помнят хирурги?

– Я помню операцию, которую сделал ещё в студенческие годы, тогда впервые почувствовал, что смог быть полезным человеку. Эта операция была проведена мной в Перу, где случилось землетрясение. Нас забрасывали в самые неблагополучные районы, туда, где было мало врачей. Я очень хорошо помню мальчика лет десяти, у него были просто гигантская подчелюстная флегмона, нагноение, которое не прорывалось, высокая температура и даже сужение дыхательных путей, из-за чего он не мог спать несколько дней. Его надо было срочно оперировать, а условий – никаких, но я решился и прооперировал – сделал разрез, вычистил гной, и мальчик, впервые за несколько дней, уснул. На следующий день я осмотрел его, всё было хорошо, и я со спокойной совестью переехал в другое место.

Потом ещё был случай, когда по ночам я подрабатывал терапевтом в общехирургической больнице. Как-то раз в моё дежурство привезли студента высшей комсомольской школы, приехавшего учиться из Латинской Америки. Он был чуть жив и совсем не говорил по-русски. Поскольку я только что вернулся из Перу, то говорить с ним и ставить диагноз пришлось мне. У него был аппендицит, я доложил об этом главному хирургу, а он сказал, чтобы я и делал операцию, поскольку знаю язык. Его смешно было оперировать, мы разговаривали с ним во время операции по-испански, шутили. После операции он не раз приходил к нам в гости, наверное, ему не с кем было поговорить в Москве на родном языке.

– Не было шока от разницы в уровнях жизни, увиденных в Перу, а потом в США?

– Как такового шока не было, но многое удивляло. Конечно, мы видели современные технологии в не менее современных госпиталях, но если уж говорить о капиталистическом образе жизни, то было заметно, что жизнь большинства людей гораздо хуже, чем в Союзе – масса бедных и нищих людей, так же, как теперь в России. Если говорить о деревнях, то вообще непонятно было, как они там жили в такой нищете.

В Америку я поехал подготовленным и, к тому же, был уже доктором наук, уже знал, что такое современные технологии. Меня обрадовало, что американцы совершенно спокойно подходили к проблеме хирургического лечения заболеваний сердца – тогда это было новым словом в медицине. Я в то время занимался проблемами реплантации и микрохирургии, и к сердечным заболеваниям не имел никакого отношения. Занялся ими в 1984 году и понял, что мне это по плечу.

– Вас и в Америке ничего не поразило?

– Особенно нет. Разве что дороги. Когда подлетаешь к аэропорту «Кеннеди» в Нью-Йорке, то поражают автомобильные развязки внизу, они просто фантастические!

– С деятелями культуры, да и вообще с советскими туристами всегда ездили «искусствоведы» в штатском (так называли агентов КГБ). За вами в США тоже следили?

– Нет. Меня обо всём предупредили на собеседовании в ЦК партии, инструктор сказал, чтобы я был осторожен. Да и кому я был нужен, если с утра до вечера работал в клинике?

– А вам напоминали в ЦК, что у «советских собственная гордость» и что вы должны «высоко нести звание советского человека»?

– Нет, этого у меня не было никогда. Да и Дебеки, у которого тогда я учился, дружил с Советским Союзом уже более 50 лет. И дружил не как Арманд Хаммер, который вывозил из России и на этом стал миллионером. Дебеки всегда бескорыстно помогал российским ученым. К примеру, он отказался от гонорара за операцию Келдыша, неоднократно принимал советских хирургов на специализацию, стажировку.

Он классный врач, у него есть другой бизнес, который его удовлетворяет. Недавно он приезжал в Россию и в одну из встреч спросил меня про Ходорковского: «Что это за парень? Правда ли, что у нас пишут о нём? Что ты мне скажешь про него?» Я сказал, что «этот парень» утаил налогов на шесть миллиардов долларов. Дебеки искренне изумился: «А зачем ему шесть миллиардов долларов?! Зачем они ему нужны? Тут миллиард не знаешь, как потратить!»

Он искренне и бескорыстно помогал нашей стране, подготовил очень много врачей для России, не только меня одного.

– Есть такое выражение «бессердечный человек». Откуда они, по-вашему, берутся, бессердечные?

– Бессердечность – это некая холодность. Вспомните, как Пушкин описывал Онегина – жизнь только для себя. Нарциссизм, и только!

Лечить от бессердечности, не зная её причин, трудно. Мне кажется, в каждом человеке можно найти что-то интересное. Но многое зависит и от общества, а наше общество сегодня больное. Поэтому есть много жестокости, холодности и неприятия человека. Мы потихоньку выкарабкаемся из этого состояния. Я уверен, что Россия выстоит, не может такого быть, чтобы она не выстояла. Она выздоравливала после всех режимов и сложностей.

– Помните историю, когда Сталин спросил у Войно-Ясенецкого: «Вы много сделали операций. Скажите, вы там душу видели?» На вопрос тот ответил: «Нет, товарищ Сталин, не видел. Но я не видел там и совести...» А вы не задумывались над похожими вопросами во время операций?

– Нет. У нас, у врачей, цели приземлённые – быстро сделать операцию, абстрагироваться, не размышляя. Моя задача, как хирурга: остановить сердце на минимально короткий срок и за этот период сделать операцию. Когда я работаю, то ни о чём другом, кроме работы, не думаю.

К тому же бывают случаи, когда больной очень тяжёлый, и ты не знаешь, чем ему помочь, а он начинает уплывать, ускользать от тебя, уходит сквозь пальцы. Тогда ты призываешь на помощь всех святых и стараешься использовать весь лекарственный арсенал. Понимаете, в процессе жизни у врача вырабатывается своя идеология. Холодных врачей по определению не должно быть, тем более в таких драматических вещах, как хирургия.

– Есть мнение, что хирурги – очень жестокие люди, но они делают больно человеку для того, чтобы тому стало легче.

– Это не так на самом деле. Боль, действительно, может быть, но любой врач, не только хирург, переживает, когда начинает терять больного. Это единственный стимул, который учит врача расти в профессиональном смысле, чтобы было меньше ошибок. Причём ошибки не всегда делаются по незнанию. Они могут быть и по техническим причинам – что-то не так положили, где-то не так зашили, или бляшка торчит у больного. Поэтому чувство сострадания у врача должно быть достаточно высоким.

– Это не лозунг?

– Это правда.

– У вас были случаи, когда больные уходили?

– Да уж… (вздыхает) Человек 35-40… По разным причинам, но это всегда помнится, наверное, до конца жизни.

– Делая операции столько лет, вы, наверное, знаете человека «от» и «до»?

– Не уверен, что это так. Я до сих пор смотрю в атлас перед серьёзной операцией.

– И всё-таки, скажите: человек – это Божье творение или продукт эволюции?

– Человек, безусловно, божественное создание. Природа настолько рационально распорядилась биологическими механизмами, которые в состоянии сами себя обеспечивать, находить не только питание, но и духовные радости.

Человек – божественное создание, и я не могу найти объяснения этому чуду в трудах сэра Чарльза Дарвина «Происхождение видов на Земле». Мне кажется, что этот труд – слишком упрощённый подход, в него можно поверить, если не имеешь с человеком дела каждый день как врач. Если поверить в доводы Дарвина, возникает вопрос: почему же тогда за многие тысячелетия существования человечества ни одна шимпанзе не прогрессировала в человека? Теперь мы знаем, что животные умеют думать, но почему же тогда ни одна из обезьян не стала человеком и не заговорила? Почему труд не сделал их человеком, ведь в джунглях есть масса проблем.

– Человек жесток, и иногда его жестокость превосходит жестокость хищников. Почему?

– Опять-таки надо понять причину этой жестокости. Например, строгое отношение к детям, когда пытаешься предостеречь их от чего-то дурного, похоже на жестокость?

– А войны?

– Они всегда сопровождали человечество, потому что уровень познания мира был примитивным, считалось, что чем ты богаче, тем сильнее. Богатство же можно приобрести, либо эксплуатируя кого-то, либо отнять чьё-то имущество. Вы не читали биографию Тимура? Очень интересный и очень жестокий был человек, но его стремление завладеть всем миром не было связано с желанием завладеть всем богатством. Это было простое честолюбие. А Наполеон? Вы думаете, ему не хватало денег, когда он стал императором? Опять-таки, честолюбие. Те же самые мотивы, наверное, были и у Сталина, который, если верить Суворову, потихонечку готовился овладеть Европой.

– И сердце тут ни при чём?

– Нет. Но и бессердечными их всех не назовешь.

– Известно, что 60 процентов заболеваний в России – сердечно-сосудистые. Как вы думаете, это тенденция или люди сами виноваты в своих болезнях?

– Есть масса общих факторов. Например, женщины заболевают сердечно-сосудистыми заболеваниями после 50 лет, когда у них наступает менопауза и они теряют способность рожать детей. Почему после этого у них начинает развиваться атеросклероз, сейчас изучается человечеством. У мужчин эти проблемы возникают гораздо раньше, потому что они чаще курят, злоупотребляют алкоголем, чаще подвергаются воздействию неблагоприятных факторов.

Если говорить о статистике, то не только в России 60 процентов заболеваний – сердечно-сосудистые, но и во всём мире. Другое дело, что Россия в 1985 году по смертности была на одном уровне с Германией и Францией. Теперь смертность у нас в четыре раза выше. Это не говорит о том, что у нас нет хороших врачей. У нас был правильный стандарт оказания медицинской помощи на всех уровнях, он был выработан на протяжении 60 лет, включая опыт ещё земских врачей. С перестройкой мы вдруг решили что-то поменять и столько дров наломали, что теперь, будь у Зурабова хоть восемь пядей во лбу, он физически не успеет ничего сделать. Для того, чтобы вернуться к уровню 1985 года, нам надо в течение пяти лет выделять на медицину шесть процентов ВВП.

– Но этого же не будет.

– Будет. Если будут ежегодно выделять деньги. Если не будет денег, то не будет и повода для разговора.

– Вас пригласили министром здравоохранения в народное правительство. Зачем вам это нужно? Не похожи заседания этого правительства на сотрясения воздуха?

– Меня позвали люди, которые болеют за Россию. Смысл этого правительства есть, и он в том, что мы, авторитетные в своих областях люди, имели возможность высказывать своё мнение. Оно может быть оппозиционным, но при этом мы не требуем замены власти. Мы высказываем свои мнения, взвешенные и просчитанные.

– К ним хоть прислушиваются? 

– А как же, конечно. Вот сейчас президент несколько раз говорил о необходимости развития медицины высоких технологий. А я ещё в 1996 году говорил, что нам нужна медицина хай-тек. Но что это такое? Это особые условия, дороговизна, и даже ребёнку понятно, что простой больной такую медицину оплатить не сможет. Значит, развитием высоких медицинских технологий должно заниматься государство. Уже тогда была разработана программа, которая непостижимым для нормального человека чиновничьим искусством застопорилась. Теперь она, наконец-то, востребована.

– Можно узнать, кто же это был против здоровья людей?

– Против были коллеги, которые завидовали, они, к сожалению, и завалили эту программу. К великому сожалению, таких примеров – сплошь и рядом, сначала зависть, потом грязь, а потом всё тормозится.

Было и так, что появилась хорошая программа развития сердечно-сосудистой медицины и травматологии, потому что это два основные источника бед россиян и две основные причины смертности. Потом у этой программы, как у дитя из поговорки, появляется семь нянек, и дитя остаётся без глазу. Хотя эту программу разрабатывал госкомитет по науке и технике.

– Скажите, сегодня у больших чиновников есть понимание серьёзности проблемы здоровья населения?

– Думаю, теперь есть. К тому же есть такие цифры – в прошлом году в России умерло миллион шестьсот тысяч человек, из них только шестьдесят процентов – от сердечно-сосудистых заболеваний. Это колоссальная цифра – 986 тысяч человек! 

Кощунственно говорить, но сейчас в России самый доходный бизнес – кладбищенский. Он доходнее, чем нефтяные скважины. Я с этим сам столкнулся, когда у меня трагически погиб сын. 

– Угрожает ли России американская болезнь – ожирение?

– Оно возникает по многим причинам. У нас ожирение появляется вовсе не потому, что у нас такое же изобилие продуктов, как в Америке. Большое влияние на человека оказывают стрессы, особенно телевидение – у нас оно не может ни дня без пожаров и без убийств. Всё это накаляет обстановку в обществе, и это неправильно. Этим не телевидение должно заниматься, а специальные службы, например, милиция или пожарные.

– Что вы смотрите?

– Я вообще редко смотрю телевизор, иногда новости, которые меня тоже очень раздражают. Стараюсь смотреть «Евроньюс», там работают люди, которые понимают, что и как можно показывать в новостях. Наши жестокие и драматические передачи вызывают у человека стресс, а тот, в свою очередь, вызывает голод, и человек начинает много есть, причём часто еда бывает совершенно не нужной. А что едят бедные люди? В основном – мучное, макароны, пироги, пиво, водку, хлеб, картофель.

Ещё меня раздражает реклама пива по телевидению. Как будто в России никогда никто не пил пива. Пиво есть и будет, и никуда оно не денется. Но зачем рекламировать все эти «локосовипы»? 

– Что это такое?

– Пиво «Сокол», если прочитать это наоборот. И какие-то пляски вокруг всего этого. Это же чистое зомбирование молодежи!

– Ещё, Ренат Сулейманович, это называют бизнесом.

– Это массовое одурачивание народа.

– Можно ли ваш путь от рядового терапевта до руководителя отдела крупного кардиоцентра назвать карьерой? Или вы фаталист?

– Всё шло само собой. Специально я ни к каким должностям не стремился и не ставил таких целей. Я мог стремиться поменять модель машины на другую, но кого-то подсиживать у меня никогда и в мыслях не было. В кардиоцентр меня пригласил работать Чазов, и я согласился с его предложением, потому что на предыдущем месте работы мой карьерный рост закончился. Чазов почему-то поверил, что я смогу что-то сделать. 

– Кроме профессиональной деятельности, у вас есть и общественная, вы возглавляете татарское общество «Ватаным». Не в тягость такая «общественная нагрузка»?

– Этим процессом очень трудно управлять, но нужно. Я стараюсь помогать изданию газет и журналов. Могу сказать, что знаю как никто другой, что национальной политики в России сегодня нет. Если она и есть, то только на словах. Я считаю, что не развивать, не способствовать развитию национальных культур кощунственно. Всё равно у нас не получится усредненный россиянин, все национальности сохранятся. Этими национальными культурами и многообразием сильна Россия.

– А как у вас дома с национальными культурами, у вас ведь жена русская?

– Моя жена – христианка, а я мусульманин, но у нас по этому поводу полная толерантность и понимание. Я участвую во всех мусульманских праздниках, хотя сказать, что держу посты, не могу. Врачи вынуждены работать каждый день, и без еды особенно долго не продержишься.

– А дети?

– Они крещёные, мама их крестила. Старший сын – бизнесмен, к сожалению. Наверное, мог бы стать хорошим врачом, потому что он удивительно мягкий и добрый человек.

– Вам хотелось бы, чтобы он пошёл по вашим стопам?

– Хотелось. Но насиловать не мог. Он сказал: «Папа, я не смогу стать врачом».

– Не секрет, что есть случаи, когда в медицинские вузы поступают и оканчивают их за деньги. Если ещё как-то можно понять, что можно купить диплом, то купить знания нельзя. Что получится из этих горе-выпускников?

– Коновалами будут.

– Вам приходилось с такими сталкиваться?

– Много раз. Они так ничего и не добились в жизни. Ладно хоть, если они лезут в организаторы, сегодня, кстати, очень нужна такая специальность, как менеджер здравоохранения. Главные врачи, как правило, это те люди, которые в своих учреждениях двигают медицину вперёд, они сами доросли до главного, но институт тут никак не отбросишь. Но вот все эти «позвоночные» студенты и тенденция преобразований институтов в академии не совсем правильная. Также неправильным я считаю и при ём на учебу студентов за плату. Здоровье – это такая вещь, которую не купишь ни за какие деньги. Поэтому люди должны приходить в медицину по призванию, так же, как и в педагогику, и в армию. Это такие атрибуты государства, где нужно отбирать настоящих сподвижников.

– Вы делаете в день по две-три операции. Не надоедает?

– Конечно, бывает, что устаю. Когда очень устаю, прошусь в отпуск.

– И уезжаете на свою любимую охоту?

– Два года уже не охотился.

– Сейчас заметно активизировались «зелёные», утверждающие, что охота – это убийство.

– Во-первых, охота – это добыча, это древняя профессия мужчин. Мы ведь и говядину, и птицу тоже получаем через убийство. Во-вторых, есть такое понятие, как отстрел животных в целях сохранения популяции. В-третьих, на охоту ходят с близкими людьми, посторонних на охоту не берут. И общение после охоты у костра очень хорошо помогает расслабиться.

– На кого любите охотиться?

– На уток. Это очень динамично.

– Стреляете хорошо?

– Не знаю, но говорят, что хорошо.

Андрей Морозов, декабрь 2005 г.


Comments
[-]
Guest: *  
Name:

Comment: *  
Attach files  
 


iframe
[-]

Subjective Criteria
[-]
Group 1 Add

zagluwka
advanced
Submit
Back to homepage
Beta