Архипелаг Василия Аксенова

Этот архипелаг не значится в географии, он существует только в литературе. Второй наш Архипелаг, вшитый в карту рукой художника, второй после солженицынского.

Иллюстрация: Юлия Валеева

Но от Архипелага ГУЛАГ остались хотя бы суда – столыпинские вагоны, эти корабли Архипелага, плавающие до сих пор; осталось кое-что из чудом выжившего и вернувшегося населения; остались какие-то руины, остались могилы, где у пожелтевших скелетов бирка на костях голени: бирка с лагерными идентификационными данными. Это куда долговечнее освенцимских и бухенвальдовских татуировок. Кожа жертв Адольфа Гитлера сгорела в крематориях за исключением той, что пошла на абажуры. А вот кости жертв Сталина вместе с их бирками сохранились в вечной мерзлоте и вопиют к небесам об отмщении.

Но аксеновский Архипелаг вы не найдете нигде, только в библиотеке. Однако он существует с не меньшей очевидностью, чем море Лаптевых, пролив Дежнева, Магелланов пролив или Земля Франца-Иосифа. На эту далекую землю мы вряд ли когда-нибудь попадем, а «Ожог» и «Остров Крым» у нас всегда перед глазами. Хотя такого Крыма никогда не было, это шальная российская мечта о Несбывшемся. «Но гибель не страшна герою, пока безумствует мечта!» Это еще Блок сказал. Да и остров Колыма у Аксенова хотя и очень страшный, но не такой забитый и прозаический, как реальная Колыма – без Василия Аксенова и без его матери Евгении Гинзбург, оставившей колымский, эльгенский, магаданский (а до этих остановок еще и казанский, бутырский и ярославский – в масштабе женского политизолятора) путеводитель под названием «Крутой маршрут».

Василий Аксенов всегда честно говорил о себе, что он не был советским (хотя и не был свободным) человеком. Это уже типичный диагноз для советских молодых представителей богемы, тусовавшихся в ЦДЛ, ЦДРИ, Домжуре, «выездных» (как Евтушенко с Вознесенским) и «невыездных» (как сам Аксенов после «Метрополя»). При этом с начала семидесятых, когда развеялся оптический обман издыхающей оттепели, вся эта золотая, талантливая, со звездно-полосатой мечтой молодежь частенько вынимала кукиш из кармана. Их не сажали, их унижали и «прорабатывали», их старались взять измором. Василий Аксенов запечатлел этот мир, который не умел выть с волками, но старался ужиться, приспособиться, не бросая перчатку куда не следует. Софья Власьевна, эта мамашка, не любила сажать литературных дитяток. Княгиня Марья Алексевна с Темзы или с Гудзона, да и с Сены и Рейна начинала слишком уж негодовать. Их сначала пихали (в газетах, на собраниях, в издательствах), а потом старались выпихнуть из страны. Но за свободу в несвободной стране приходилось платить совсем уж дорого, как сидевшему два срока талантливейшему Леониду Бородину, как Ирине Ратушинской и Наталье Горбаневской. А это мало кому было по карману в постсталинские времена, когда можно было не сидеть.

Аксеновский мелкий жемчуг с 1972 года поблескивает меж его страниц. Однако море таланта у него было, и оно выкатило ему на берег две огромных жемчужины, жемчужины из коллекции капитана Немо: «Ожог» и «Остров Крым». Этого хватило бы, чтобы оправдать две жизни, а не одну. В этих вещах, сияющих, гениальных, грозных, как океаны его Архипелага, Тихий и (такое знакомое нам) Черное море, омывающее «Остров Крым», он свободен от страны, от власти, от себя, он стоит в полный рост и смеется над всем на свете, в том числе и над собой.

Василий Аксенов начинал свою невинную детскую жизнь в ужасе и во мраке, а потом пожил долго и вкусно. Много женщин, много романов, много путешествий. Давайте хотя бы пооблизываемся на эту прекрасную, интересную, увлекательную жизнь.

Дитя ГУЛАГа

Бедному маленькому Васе не повезло: и отец, и мать у него оказались «врагами народа», причем мать даже посадили раньше отца. Жили они все в Казани. Павел Васильевич Аксенов был председателем казанского горсовета и членом бюро татарского обкома партии. Номенклатура. Но добрая. Эсерка-сокамерница его жены Евгении Гинзбург вспоминала его добром. Он ей помог, а ведь эсеры давно были вне закона. Красавица, похожая на Веру Холодную, Евгения Семеновна Гинзбург, умница, эрудитка, филолог, преподавала в Казанском педагогическом институте и была завотделом культуры в газете «Красная Татария». Была, конечно, членом ВКП(б). Павел Васильевич привел в семью Майю, дочь от первого брака. Евгения Семеновна внесла свой вклад в виде сына Алеши, тоже от первого брака. Ему повезло меньше всех: он погиб от голода в блокадном Ленинграде, где жил у родственников после ареста родителей. Вася, наш герой, был общим ребенком, баловнем и любимцем.

Он родился 20 августа 1932 года. В пять лет малыш остался один. Сначала взяли мать, потом – отца. Последнее, что он запомнил, это был флакон дорогих маминых духов, которые он, балуясь, разбил, а мама его отшлепала. Маму он увидел через одиннадцать лет, на Колыме. Его родители оказались железными людьми. Отец прошел через все пытки и ничего не подписал. Ему дали десять лет. Он ухитрился выжить и умереть на воле, в 1991 году, прожив 92 года. Евгения Гинзбург прошла ад Ярославской политической тюрьмы, стояла на краю могилы, уехала на Колыму («Я помню тот Ванинский порт и крик парохода угрюмый, как шли мы по трапу на борт в холодные мрачные трюмы»), умирала много раз от голода и непосильного труда, но выжила ради Васи, возненавидела Сталина, сохранила эрудицию и острый ум и влепила-таки Софье Власьевне одну «безэшку»: свой «Крутой маршрут». Это только ее маршрут, это не Шаламов, не великий Солженицын, но художественная сила этого «тура» так велика, что пусть ее книга (пробившаяся в советскую печать в сокращении только в конце перестройки, а полностью вышедшая на Западе и у нас после 1991 года) стоит на аксеновской полке, как аксеновское наследство. Благо в этой книге мы знакомимся с Васей-колымчанином. Кстати, нежная культурная Женя тоже ничего не подписала. Она, к счастью, прошла свои тюремные круги ада за полгода до разрешения пыток. А Васю не отдали бабушке, матери Жени, его бросили в детдом для детей заключенных. Но, к счастью, его дядя, брат отца, в 1938 году отыскал бедняжку в Костроме и забрал из детдома.

Вася хорошо учился, пытался жить, как нормальный советский ребенок, с комсомолом и волейболом. Как вдруг Евгению Гинзбург арестовали вторично, прямо в детсаду, и за Васей в школу заехали из МГБ мамины следователи вместе с арестованной мамой и повезли домой на обыск

Вася жил в семье Моти Аксеновой, его родственницы по отцу. Жил не очень богато, ходил в телогрейке. Первое пальто ему справила мать на ссыльные заработки. Упорная Женя в магаданской ссылке пробилась на шикарную работу музработника в детсад (музыканта-вольняшки не нашлось). И в 1948 году, подкопив деньжат, послала вольную товарку за Васей на «материк», чтобы он окончил школу на Колыме, выбив разрешение у «королевы Колымы», Шурочки Гридасовой, сердобольной и простой бабы. Умение попадать в какие угодно кабинеты Евгении Семеновне было свойственно в высшей мере. Вася, он же Толя фон Штейнбок из «Ожога», прилетел, полюбил свою мать, они вместе читали стихи, эти будущие литераторы. Оказалось, что мать полюбила (считая своего мужа мертвым, ведь так сообщили его родственникам) заключенного хирурга, немца Антона Вальтера (Мартин из «Ожога»). Они с Васей поладили.

Вася хорошо учился, пытался жить, как нормальный советский ребенок, с комсомолом и волейболом. Как вдруг Евгению Гинзбург арестовали вторично (чтобы дать ей вечную ссылку), прямо в детсаду, и за Васей в школу заехали из МГБ мамины следователи вместе с арестованной мамой и повезли домой на обыск. Это Аксенов описал потом в «Ожоге». В класс вошла зеленая учительница, геометричка Элеодора Луковна и завизжала: «Есть псевдоученик, который скрывает свое подлинное лицо, падая, как яблоко, недалеко от яблони в вишневом советском саду, где лес рубят, а щепки летят, и где молоток за пилу не ответчик! Косинусом строим гигантские гипотенузы, выращиваем арбуз в квадратно-перегнойных гнездовьях, под руководством великого вождя  лесозащитными полосами меняем течение рек, а змеиное поголовье врагов народа, гнилостным зловонием смердя, вползает в дружную семью народов!» Но Вася не испугался, носил маме передачи в «Васьков дом». Дерзил следователям. Из школы его не исключили, родительский комитет давал бесплатный обед, расконвоированный доктор Вальтер носил ему свой докторский ужин и съедобные гонорары от знатных эмгэбэшных пациентов, а мама скоро вернулась. Вася окончил школу и улетел оканчивать институт. Из Казанского университета его исключили за то, что он скрыл «вражеские биографии» родителей. Мама вернется на волне «реабилитанса», вернется не одна, а с удочеренной сироткой Тоней. Потом вернется и Вальтер, но он слишком долго сидел. Болезни, трофические язвы скоро сведут его в могилу. А Евгения Гинзбург, вернувшись, став христианкой и антисоветчицей, пойдет… восстанавливаться в партии. Советские штампы так и не удастся преодолеть.

Дитя системы координат

Юный Вася в 1956 году окончил 1-й Ленинградский мед и получил распределение в Балтийское пароходство, где должен был работать врачом на судах дальнего плавания. Родители были реабилитированы, но визу ему не дали. Нечего сыну ГУЛАГа в загранку ходить. Работал он на Крайнем Севере и в Карелии, лечил туберкулез в московской больнице. Но литература властно звала его. В 1959 году он написал повесть «Коллеги». Сага о врачах, этакий советский Хейли, вариант «Окончательного диагноза», однако с комсомольским душком. Понятен Устименко у Юрия Германа в «Дорогом моем человеке». Такое воспитание. Но не очень понятно у юноши, видевшего Колыму. Но свежесть, молодость, мелкий жемчуг таланта! Аксенов сразу прославился, в 1962-м вышел одноименный фильм.

Через два года, в 1961-м, пишется «Звездный билет». И тут же на экран, под названием «Мой младший брат». Это уже, несмотря на жемчуг таланта, похуже «Коллег»: оправдание советской системы координат, голодной, раздетой, несвободной жизни в СССР. Оказывается, отсутствие приличных фильмов, джинсов, ботинок, квартир и машин, железный занавес и коммуналки, цензура и партократия – это все пошло в уплату за Гагарина, за этот треклятый космос, за «звездный билет в эпоху». Жалкий пафос комсомольского секретаря не из самых умных. Самые умные поедут потом комиссарами в стройотряды, наколотят деньжонок, а когда придет Горби, будут торговать колготками, компами, презервативами, и при Ельцине, в праздничные девяностые, будут становиться Ходорковскими. Из аксеновской же авоськи покатятся «Апельсины из Марокко», потом в «Юности», взявшей Василия на откуп (член редколлегии к тому же), выйдет безобидный, но веселый абстракционистский изыск «Затоваренная бочкотара», которая «затюрилась» и «затарилась». И еще полно кое-чего, каждый год что-то выходит. Но это уже совсем пустячки, даже не жемчуг, а перламутр. Непонятно, за что на встрече с интеллигенцией в Кремле Хрущев громил Аксенова вместе с Вознесенским в 1963-м (памятном выступлением вождя против «п…дорасов»). Наверное, за стиль, за свободу любви (еще пока без секса; прочти Хрущев «Ожог» и «Остров Крым», он умер бы на месте от удара).

В 1971 году в той же «Юности» Софья Власьевна получает от Аксенова последний подарок: «Любовь к электричеству» про большевика Красина. Оправдание большевиков (правда, до 1917 года). Все они таланты, все они красавцы, все они поэты (и ученые). И, конечно, герои, как Надя, изнасилованная жандармским офицером. Был ли Аксенов и впрямь так наивен? Ведь через четыре года из него попрет сплошная крамола. Современники намекают, что ему просто хотелось кушать. Но это уж совсем плохо. Пусть лучше будет наивен. Ведь кушать надо каждый день, а больше такого в его творчестве не будет.

«Свободы резвое дитя»

В 1972 году Аксенов задумался и двинул в зубы советский милитаризм: повесть о странниках, странных странниках из советской действительности, вернее, целый роман – «Поиски жанра». И вот появляется на Западе, в Штатах (не было даже смысла нести это в советскую печать), гневный «Ожог», начинающийся с колымского стажа Васи и его матери, с садиста-следователя Чепцова и заканчивающийся динозавром над Москвой, доисторической тварью, сутью режима. А в промежутках – диссиденты, КГБ, обыски, коктейли, аресты, бешеный секс, рыжая красотка Алиса (она же в первой жизни погибла на колымском этапе) в красном «фольке», иностранка Машка Кулаго, печатающая «Хронику текущих событий» машинистка Нинка, изнасилованная своим отчимом, тем же Чепцовым, писатель Пантелей Пантелей, музыкант Самсик, вольнодумец Кун (растроение личности автора), и все пинают власть, режим, социализм, вторжение в Чехословакию в 1968 году.

Например, такие советы от Сани Гурченко, колымского узника, бежавшего на баркасе в США (из урановых рудников): «Да что я, в тягловую лошадь, что ли, превратился? Вот передо мной восточные горы… Перевали одну за другой эти горы или на одной из них сдохни! Быть может, ты еще увидишь море с плавающим льдом. Переплыви это море или утони в нем! Разве ты забыл, как выбивают оружие у охраны? Уходи с оружием или получи пулю!» Молодой, веселый, злой Аксенов. Бездна ненависти и таланта.

А в 1979 году – уже просто шедевр, вторая часть аксеновского Архипелага, «Остров Крым». О том, как белые отстояли Перекоп, а в Крыму возникла отдельная, богатая, шикарная, свободная Россия, почище Парижа, и как она пропала, соединившись с брежневским жутким CCCР по воле дураков, патриотов и социалистов из Союза Общей Судьбы во главе с Андреем Лучниковым, редактором газеты «Курьер». О, небоскребы и хайвеи Симфи, и роскошь Ялты, и «ТВ-Миг», свободное телевидение, будущий (и убиенный на наших глазах) НТВ! И танки, и военные суда, и вторжение, и гибель дураков из СОСа! Предупреждение Западу: не верьте, не уступайте, защищайтесь, социализм – дерьмо.

...диссиденты, КГБ, обыски, коктейли, аресты, бешеный секс, рыжая красотка Алиса в красном «фольке», иностранка Машка Кулаго, печатающая «Хронику текущих событий» машинистка Нинка, изнасилованная своим отчимом...

В то время Аксенов уже ничего не боялся. Саня Гурченко, как часовой, стоял у него за спиной. Между тем он, поклонник прекрасных дам, женился на некоей Кире. Она родила ему в 1960 году сына Алешу. Но Кира, судя по аксеновским интервью, мешала писателю-вольнодумцу крутить романы (и зря, верности ждать от таких талантов, от такой раскованной богемы по меньшей мере нелепо). Видно, нервы Кира нашему гению попортила, потому что даже в своем последнем интервью он не стеснялся говорить о том, что его старая жена располнела, ревновала, вот он ее и бросил. Жестоко. Но когда писатели такого уровня были добры к простым смертным женщинам? Наш Аксенов, Дон Жуан и талант, отбил у режиссера Кармена его жену Майю Афанасьевну, умную и красивую. Она дала ему и любовь, и веселость, и товарищество, и терпимость. И дочь Елену, которая, к несчастью, умерла во сне от инфаркта за год до смерти отца. Майя была старше писателя на два года, она окончила институт Внешней торговли, работала в Торговой палате, ездила «за бугор», привозила Василию Павловичу шмотки…Она была при нем всю жизнь, до последнего вздоха. Слава Богу, ехать за ним ей пришлось не на Колыму, а в Штаты. «Остров Крым» и «Ожог» получили высший балл по шкале КГБ: их не только изымали на обысках, за них давали срок. Они шли в приговоры по 70-й статье УК: «антисоветская агитация и пропаганда в целях подрыва и ослабления строя». Сколько таких экземпляров я оплатила ксеристам (копирование оригинала и переплет стоили 100 рублей) и пустила «в люди», в самиздат, в подпольные библиотеки! Ради этих двух книг диссиденты рисковали жизнью, и книги того стоили.

Самого Аксенова все чаще и чаще называли на партфорумах и в печати несоветским и антинародным. Дело пахло керосином… А тут еще «Метрополь», самиздатовский альманах, в котором он участвовал с Андреем Битовым, Виктором Ерофеевым, Фазилем Искандером, Евгением Поповым и Беллой Ахмадулиной. Безобидная штука, но Политбюро взбесилось, и когда в том же 1979 году альманах издали в США, Попова и Ерофеева исключили из Союза писателей СССР. После чего Аксенов сам оттуда ушел вместе с Инной Лиснянской и Семеном Липкиным. Эту историю Аксенов изложил в романе «Скажи “изюм”» (1985), уже в США. Их выпустили. Якобы читать лекции. Аксенов знал, что будет дальше. Так было со многими литераторами и диссидентами. Но не на Колыму же было ехать, обратно на Колыму? Они уехали, их лишили гражданства. А дальше была совсем уже хорошая жизнь.

Дитя человеческое

Английским оба беженца владели блестяще. Талант, репутация, слава, все было при них. Аксенов прекрасно устроился, преподавал русскую литературу в американских университетах, много писал «мелкого жемчуга». «Бумажный пейзаж» (1982), «В поисках грустного бэби» (1986). К тому же в 1980–1991 годах Аксенов работал на «Свободе» и на «Голосе Америки». Исполнял святой долг диссидента.

А вот его трилогия о Градовых, московской семье интеллигентов («Московская сага», 1989, 1991, 1992) – это жемчуг крупный, как у Клеопатры. Полный разгром и троцкистов, и социалистов, и советской действительности, и Берии, и Сталина, и НКВД, и «великого подвига» советского народа (прямо из лагеря, как Градов-средний) в Великой Отечественной войне. Зря Аксенов вернулся в Россию в 2004-м. Он не понял, что здесь происходит, его «Московскую сагу» экранизировали похабно, превратив в дешевую агитку к 9 Мая, кое-какие его высказывания понравились официозу. Но самое скверное было впереди. В свой домик в Биаррице он не вернулся, в 2008-м его постиг инсульт. Из больницы он уже не вышел, умирал долго и тяжело, до 6 июля 2009 года. Надеюсь, Иешуа Га-Ноцри, усердный читатель русской литературы, прочитал и его романы, и ангелы будут ему наливать во всех тамошних барах. За творчество и за то, что он контрабандой свозил за границу свою маму Евгению Гинзбург, незадолго до ее смерти от рака в 1977 году. А для того, чтобы заново открыть его «Остров Крым», у нас есть целый материк – вся Россия. С будущими «ТВ-Мигом», с «Курьером», с небоскребами и хайвеями. В нашем Храме он сразу и Микеланджело, и Иероним Босх, и Гойя.

автор: Валерия Новодворская

Источник