Украина, Донбасс. Программист из добровольческого батальона «Азов» рассказывает о том, почему пошел воевать
Украина, Донбасс. Программист из добровольческого батальона «Азов» рассказывает о том, почему пошел воевать
«Я в Луганске дома лишился. Прожил месяц в Киеве, потом во Львове... Все чаще задавался вопросом: почему это львовяне едут освобождать мой город, а я сижу за ноутбуком?» Олег, 26-летний системный программист — о том, почему пошел воевать, почему выбрал добровольческий батальон «Азов», о жизни на гражданке и мужиках, которые при виде человека в форме отводят взгляд.
В рейде
Украинское сообщество программистов DOU: — Как все начиналось?
Олег, 26-летний системный программист: — Большую часть жизни я прожил в Луганске, но последние четыре года работал в Киеве. С работой все ладилось — сделал пару сайтов, купил машину. Появилась возможность уехать на ПМЖ в Дубаи. В декабре 2013 мы с сестренкой улетели туда, но потом что-то пошло не так, и в январе мы вернулись в Киев.
В январе пошла эскалация на Грушевского, и мы вернулись в Луганск. С февраля там уже начались ватные брожения с лозунгами «Майдан не пройдет». Я уже месяц-полтора как висел на «Громадськом» и других ресурсах, которые давали картинку происходящего. Когда увидел, как расстреливают людей, что-то у меня внутри оборвалось, я купил билет и сел в поезд. В вагоне был один — никто больше в Киев не ехал.
В Киеве сразу же попал на траурное шествие по погибшим. Я тогда поселился в хостеле и записался в волонтеры КМДА. В мои обязанности входил поиск пропавших без вести — по объявлениям, соцсетям, знакомым. За один только день я зарегистрировал 22 пропавших — это только у меня! Нас там было человек пять. Бог знает, где эти люди сейчас.
Через три дня я вернулся на впечатлениях и начал думать, нет ли и в Луганске подобного движения. В Киеве понятно — там революция. А здесь? Начал искать — и вышел на ребят из местного автомайдана (с другими автомайданами никак не связан). Уже с марта мы устраивали свои акции-автопробеги с флагами. Сначала у нас было 5-7 машин, позже доходило до 60. Мы проводили акции 1-2 раза в неделю.
Но ватная вакханалия усиливалась — на митингах появилось много проплаченных людей. Если на луганском Евромайдане тогда было около тысячи человек, то с другой стороны людей становилось все больше и больше. Сложность была в том, что у нас, как и в Киеве, начали пропадать люди. Бывало такое — вышел на улицу, флажочком помахал — и не вернулся.
6 апреля мы поехали на Советскую — нашу центральную улицу. Там возле СБУ менты стояли в оцеплении. Стояли-стояли, потом взяли и ушли. И вся эта толпа алкашей и непонятно кого туда влезла. Разнесли всё — и ворота, и стройку, которая была рядом. Потом выяснилось, что в СБУ была оружейная комната, как будто специально доверху забитая стволами. Они вооружились — и началась беда.
Сейчас там царит ЛНР.
Мы после этого ещё ездили, но уже осторожнее. Менты уже знали наш луганский «Автомайдан» и говорили: «Не провоцируйте. Передвигайтесь по окраинам, чтоб никак с ними не соприкасаться». Последнюю акцию мы провели 25 апреля 2014 года. Через два дня одному нашему товарищу сожгли машину. Был еще парень, Леша, — организатор луганского евромайдана. Его сепары забрали в подвал на СБУ. Стало ясно, что началась большая беда. После этого мы все уехали.
— Почему ты решил идти служить?
— Я в Луганске дома лишился. Прожил месяц в Киеве, потом во Львове. И когда, гуляя по улицам, я видел этих солдатиков, то все чаще задавался вопросом: почему это львовяне едут освобождать мой город, а я сижу за ноутбуком? Да и надоело уже бегать. Поэтому в июне я пошел в добровольцы.
— Как отреагировали твои родственники и друзья?
— Отец у меня ватный, до сих пор в Луганске. Он отреагировал, конечно, негативно. Мы с ним почти не общаемся. А друзья — мы ведь уехали автопробегом, целой компанией. Поэтому они нормально отреагировали. В самом Луганске друзей осталось разве что пару человек. Все адекватные и здравомыслящие люди оттуда уезжают. Там делать нечего — работы нет, денег нет, банков нет. То есть я, допустим, как айтишник не мог бы там работать. Из-за того, что в Украину сейчас из Луганска не выедешь, мне пришлось бы уезжать куда-нибудь в Россию.
Мама, конечно, офигела: «Тебе больше всех надо?». У мамы взгляды не ватные, но и не проукраинские. Ну как, здравомыслящий человек. Понятно, что ничего хорошего нет в том, что у тебя отняли половину недвижимости и сын непонятно куда едет.
— Почему ты выбрал батальон «Азов»?
— Выбор-то был не очень большой. Это сейчас добровольческих батальонов, по-моему, больше сорока. Тогда я знал про батальоны Донбасс и Азов. В Донбасс я писал на почту, вконтакте и на Facebook, но мне никто не отвечал. Я хотел попасть в батальон Айдар, но там нужно было два поручителя изнутри. У меня был только один — и то, мы были не очень знакомы.
В батальоне Азов тоже нужны были «инвайты», но у меня там старшиной был хороший друг моего хорошего друга. Так что я приехал в шесть утра из Львова, а в шесть вечера был уже зачислен в казарму.
— Кто с тобой служил?
— Азов — батальон изначально харьковский. Но там много и дончан, и луганчан, много людей из Макеевки, Горловки, из областных центров. У нас еще был парень из Ивано-Франковска — его все «бандеровцем» называли. Был мужик из Львова — лет 55, наверное, самый старший. Был москвич, несколько белорусов и даже 14-летний луганчанин, но его не взяли — слишком мал. Он только успел в казарме пожить. Большинству здесь — 22-30 лет. Из спортивных ребят в основном ультрас.
— Есть ли у тебя знакомые по ту сторону?
— Да. Как минимум половина. В ополчении несколько человек. Друзьями их не назову, но знаком с детства.
— Как долго длилась подготовка?
— В Киеве нас готовили пять недель. Мы все рвались на фронт. Чтоб успеть к началу-середине августа, когда на Украине еще не было русских солдат. Сепаров тогда так защемили, отхватили обратно ¾ территории, почти окружили Луганск и Донецк, что мы думали — не успеем, и нам не останется. Поэтому говорили: «Давайте, отправляйте уже нас!»
Подготовка была базовая. Включала бег, тренажерку, азы тактики, перемещения. Также нас вывозили на заброшенный городок, где мы тренировались со страйкбольным оружием — чтоб почувствовать и отработать полученные навыки.
По тактической медицине у нас в Киеве было всего пару лекций. Уже на востоке к нам приезжали американцы — рассказывали и показывали, как оказывать первую помощь в боевых условиях. Там много было волонтерских организаций из разных стран.
— Сколько ты пробыл в зоне АТО?
— На восток мы попали в середине августа. Я прослужил 52 дня. Но у нас были ротации, поэтому нам было легче, чем бойцам ВСУ, которые по полгода сидели в окопах.
— Ты заранее планировал, когда уйдешь в отпуск?
— Нет. Я не знал, куда шел, и как все будет происходить. Я не служил, и весь мой армейский опыт основывался только на советских книжках. Было неизвестно сколько всё это продлится. Мы думали, что вот-вот закончится. Поэтому рапорт писал уже по ситуации.
— Как ты попал в свою первую перестрелку?
— Наша группа ехала по дороге, когда нас обстреляли из зеленки. Мы ничего не поняли, постреляли в ответ и уехали. Там везде так — нет такого, что ты бежишь с автоматом и расстреливаешь кого-то. Это война артиллерии и минометов. При обстрелах захлестывает адреналин. Сидишь, как пьяный, но при этом лучше соображаешь.
Острота страха зависит от того, где находишься. Когда стоишь посреди поля — тогда, конечно, страшно. Но мы под минометный попали, приехав на последний блокпост под Мариуполем. А там директор одного завода дал нам плиты толщиной сантиметров в 15. Мины сверху стучали, как орешки. Сидишь, ждешь, пока досвистит.
Но если в Луганске стреляли куда-то там, не в тебя, то здесь ты понимаешь, что летит именно в тебя. Это, конечно, неприятно. В таком аду, как в аэропорту, я не был. У нас были стычки, но не так, чтоб нас из танков расстреливали.
Был в нагрудном кармане
— Новость о наступлении россиян в августе не деморализовала?
— Да мы ж понимали, откуда ноги растут. Тот же Славянск брали русские спецы — это видно и по одежке, и по их действиям. Это не какие-то там бухари с района. Но, например, СБУ в Луганске брали наши местные. Не знаю, кто их там надоумил. Потом-то их всех оттуда высадили. Заехали ребята, которые знали, что и как делать (не знаю, русские или не русские). Русские? Да хоть китайцы — нам без разницы было, кто там приедет.
Перед Иловайском была такая ситуация, что еще б неделя — и от сепаров бы ничего не осталось. И тут уже, видимо, Вова ва-банк пошел. Естественно, мы вообще не были подготовлены. Мы действовали точечными ударами и не ждали такого сопротивления. Ставка украинской армии тогда была 40-50 тысяч, сепаров было дай бог 15-20. А тут ещё ломанулось 30 тысяч. Линии фронта как таковой не было, были очаги. Мы не ожидали, что они на нас двинутся фронтом, потому и обороны никакой не было. Поэтому и отступали там дай бог, конечно. Новоазовск, Широкино — отдали за четыре дня. Потому что надо было перегруппировываться. Иначе таких «Иловайсков» были бы десятки.
— Как вас кормили?
— По сравнению с востоком в Киеве кормили отвратительно — гречка с тушенкой два раза в день, и третий раз какие-нибудь макароны, которые когда тарелку переворачиваешь — не падают. Плюс волокна тушенки. Есть было неприятно.
На востоке же кормили шикарно. Повара были волонтеры — девушки местные и приехавшие. Сразу повесили табличку: «У нас тушенки нет». То есть мы даже не просили. Не знаю, откуда они их там брали, но нас кормили всегда свежей курицей. Иногда девчонка делала что-то по-французски — с сыром, помидорами. Были каши, салаты. По сравнению с ВСУ мы ели по-царски.
— Сколько часов в день вы спали?
— Мы приехали на пустую базу — и начались дежурства. В день спали часа по 3-4, иногда по часу. Потом приехало пополнение, и работа перешла в режим «4 через 8» — когда четыре часа в патруле, а восемь часов дается на занятия или сон. В день получается два патруля. Они могут приходить на утро и на вечер, на день и на ночь — как поставят.
— Что было с амуницией?
— Мне достался АКМ 60-го года. Качественная сборка, но цевье было подгнившее, и друзья подогнали мне новое. Когда поставил коллиматор, стало вообще супер. Он хорош тем, что не нужно тратить время на то, чтоб поймать мушку, и обзор улучшается. Особенно коллиматор хорош ночью — ориентироваться по красной точке намного удобнее, чем по мушке.
Бронежилеты у нас вначале были ментовские (IV-ки, весом в 13-14 кг). Но потом нам поляки пригнали штурмовые бронежилеты с «плечами», «ошейником», защитой на пах, весом в 26 кг. В них было нереально бегать.
В ВСУ тогда обеспечение было намного хуже, они были реально бедные. Мы когда с ними пересекались — скидывали им налокотники. У них было по одному бронежилету на троих. Вы кого хотите получить — мясо или солдат? Человек вам жизнь свою отдает, а вы ему даже железку не можете дать.
Канадцы подогнали нам крутые аптечки — там и целокс был, и перевязочные — всё как надо.
— Форму сам покупал?
— Выдавали. Форма у нас была классная — английская, хоть и б/ушная. Но я себе отдельно брал сменный комплект. Также сам покупал себе берцы, наколенники, налокотники, рюкзак, спальник, термобелье, нож, каремат. Ребята покупали себе приклады и другое оборудование — заказывали в интернет-магазинах или через знакомых, приходило по Новой Почте.
— Как у вас было с мотивацией?
— Добровольческий батальон, ты что! У нас там сепара поймают — так прям праздник.
Пленные были в основном из числа добровольцев. Свое участие в войне мотивировали по-разному: один был зеком, второй за деньги (но денег ему не дали). Особо желания с ними общаться не было, поэтому я только с двумя поговорил. Естественно, они говорят, что «Да, мы ошибались, мы не знали, как оно здесь всё». Кстати, поэтому я и пошел в добровольцы — если бы оказалось, что здесь творится фигня, я бы сразу рапорт написал и уехал. С этой точки зрения сепары были еще большим мясом, чем мы. После этого их там никто не найдет.
Поначалу тебя как новичка отправляют в караулку на пару недель. Потом начинаешь участвовать в выездах. Зависит от способностей. Если ты себя где-то там не сильно проявил и не горишь желанием — никто, конечно, тебя насильно никуда отправлять не будет.
Дети тоже вносили свою лепту
— Как ты оцениваешь свою перемену после участия в военных действиях?
— Хрен его знает. Оторваннее стал. Меньше страха. Чувствую себя увереннее. Если раньше думал, что этого лучше не делать из-за возможных последствий, то сейчас — нет. После того, что было — куда уж хуже.
Когда вернулся — хотел уехать из страны. Средств на это не было, возможностей — тоже. Я сам еще до конца не понимаю всего происходящего. Но война эта освободительная — она идет разве что в интернете или на кухне. Я уходил туда патриотом, вернулся не патриотом. Не жалею, что побывал там, но не понял, зачем там был. То есть для себя — да, я какой-то опыт извлек. А для Украины как для страны — думаю, нет.
Сейчас на фрилансе. Не знаю, после армии или нет, но у меня какое-то рассеянное внимание. Не могу работать больше 3-4 часов в день. Становится лень. Каких-то особых приоритетов в карьере нет. Не знаю, связано ли это с армией.
— Был ли когнитивный диссонанс, когда вернулся?
— Я месяц дома сидел. Во-первых, меня удивляло, что там задница такая, война, а здесь люди живут своей жизнью. Я понимал, что у меня нет права кого-то обвинять, но мне было не по себе. Особенно когда я на поезде приехал с востока, и меня менты сразу «приняли» на вокзале.
— Чувак, ты откуда?
— Из Азова
Они хотели обыскать меня. Я им говорю: «Никакого обыска не будет, вызывайте наряд.» Конечно, я был заросший, как моджахед, в форме. Я за это время встречал много забуханных солдат, отстрелянных каких-то. Видать, их там нормально потрепало. Наверное, поэтому ко мне и придолбались. В итоге спросили, куда я иду, я ответил: «Домой» — и меня отпустили. Менты останавливали еще 2-3 раза. Потом я ходил уже не в полевой, а в парадной форме.
— Как мужики реагируют на солдата в форме?
— Когда идешь в форме по городу — мужчины глаза отводят. Никто в глаза не смотрит. Наверное, стыдно. Но я уже потом понял, что не каждый должен туда идти. У нас в стране 40 млн человек, в АТО 60 тысяч. Нельзя так взять и отправить туда несколько миллионов человек. Воевать чем, палками? Если не пошел служить, то пусть человек еще чем-нибудь пригодится стране. Может, он специалист, который поднимет экономику.
— Как думаешь, когда это все закончится?
— Я думаю, мы потеряли восток окончательно — как Абхазию. Как закончится Россия, так и закончится восток. Думаю, лет на 10 ресурсов им хватит — золотовалютных и прочих.
— Обратно не тянет?
— Всё, о чем я рассказываю, происходило полгода назад. Сейчас наших помяли под Широкино. Половина моего взвода — раненые. Может, и вернусь к ним. Посмотрим.