Директор российского Центра защиты прав СМИ Галина Арапова: «Они просто хотят, чтобы мы поменьше о них знали»

Information
[-]

Директор российского Центра защиты прав СМИ Галина Арапова: «Они просто хотят, чтобы мы поменьше о них знали» 

Novayagazeta.ru“:  — Вот сейчас в Думе готовится законопроект, депутаты хотят обязать СМИ информировать Роскомнадзор о получении денег или имущества от иностранного государства или иностранной организации. Я помню, что-то похожее вносилось в Думу еще в 2012 году, но активно эта идея начала продвигаться только сейчас. Почему сейчас?

Галина Арапова: — С каким политическим процессом эта инициатива связана, я не знаю, но то, что уже не первый раз она возникает, — действительно так. Видимо, просто потому, что попытки, которые наши депутаты все время предпринимают в отношении СМИ, находятся в русле общей государственной политики, они и не отвергаются окончательно. Сейчас, я так поняла, решили добить этот вопрос, и боюсь, что такой закон примут. По сути, все это очень похоже на попытки обязать СМИ регистрироваться как иностранных агентов — по аналогии с некоммерческими организациями. «СМИ, действующее на иностранные деньги, в интересах иностранных государств» — вот так.

В общей политике ограничения любого иностранного влияния на общественное мнение — этот законопроект ожидаемый. Конечно, в наше время он выглядит несколько нелепо, в большом информационном мире мы можем получить доступ к любому источнику, в том числе иностранному, просто зайдя в интернет.

И сами попытки ограничить российские СМИ от иностранного влияния путем навешивания такого рода ярлыков — признак какой-то неуверенности в себе со стороны наших законодателей.

Они просто пытаются лишить журналистов возможности нормально работать. Кстати, не так много у нас по большому счету СМИ, которые получают финансы из иностранных источников. Ну а действительно иностранные СМИ, имеющие представительства в России, несколько нелогично заставлять дополнительно отчитываться перед Роскомнадзором о том, что они получают деньги от своего учредителя. Это же понятно.

«Они и так знают, кто, откуда и какие деньги получает»

— К каким конкретно последствиям для СМИ это может привести? Только ярлыки или что-то еще?

— А пока непонятно, что будет делать Роскомнадзор с этой информацией. Авторы законопроекта пытаются нас убедить, что Роскомнадзор просто примет это к сведению. Может быть, тогда для редакции это и не будет иметь никаких последствий. Но я, если откровенно, что-то сильно сомневаюсь, что регулирование на этом остановится. Потому что все предыдущие аналогичные попытки создавать какие-то реестры — блогеров, нежелательных организаций, иностранных агентов — заканчивались дополнительными проверками, отчетностью, повышенным контролем со стороны соответствующих органов. И поскольку речь идет об ограничении иностранного влияния, дополнительный контроль за такими СМИ будет наверняка. Скорее всего, в области законодательства об экстремизме. Иначе зачем получать такого рода информацию, для чего она нужна государству? Государство при необходимости и так имеет доступ к этой информации. Потому что у них финмониторинг, у них банки, которые обязаны контролировать все текущие платежи. Они и так знают, кто, откуда и какие деньги получает.

— «Деньги, либо имущество, которое получает редакция от иностранного государства, либо международных организаций, либо организаций, находящихся под их контролем»... Вот программное обеспечение, которое производители готовы бесплатно предоставлять для небогатых региональных редакций, — об этом тоже нужно будет обязательно уведомлять как о получении средств от иностранных компаний?

— Здесь есть одна тонкость: мы не знаем, что законодатели вкладывают в понятие «организаций, находящихся под контролем». Если это любая компания, которая так или иначе связана с иностранной, либо является ее дочерним предприятием или филиалом на территории России, то тогда получается, что да, программное обеспечение, которое Microsoft, например, позволяет редакциям использовать бесплатно, — тоже будет подпадать под действие этого закона. Но я думаю, что на самом деле наше государство волнуют иностранные гранты, которые получают редакции в России. А вот такого рода размытые формулировки — они как раз дают возможность для контролирующих органов достаточно произвольно толковать понятия и использовать их в отношении редакций избирательно, именно в нужных политических целях.

А насколько широкого круга СМИ это может коснуться?

— Трудно сказать. Не уверена, что есть статистика такого рода — сколько редакций получают так или иначе международное финансирование для реализации своей уставной деятельности или для выпуска совместных информационных проектв с зарубежными партнерами, чаще авторитетными СМИ (такие проекты есть с «Би-Би-Си», например). Повторю, у меня ощущение, что это очень немного на самом деле. И преимущественно это, естественно, негосударственные СМИ, которые освещают общественно значимые темы, в том числе правозащитные, экологические. У них и тиражи небольшие, и рекламы в общем-то нет.

«По сути — это госзаказ»

В провинции многие СМИ выживают за счет так называемых договоров информационного обеспечения с администрациями города, области, края. Это все так же происходит?

— Да, ничего не меняется. Процент государственной прессы, живущей за счет государственных денег, очень высок. Очень многие региональные СМИ выпускаются издательскими домами, которые фактически учреждены и финансируются областными правительствами. Заключение контракта на информационное обеспечение деятельности местных администраций или законодательных собраний включает в себя государственное техзадание, а это, как правило, — сколько и о чем писать, а иногда (неофициально) и как писать. То есть по сути — это госзаказ, который входит в противоречие с миссией журналистики как таковой. На каждом большом мероприятии, где собирается пресса, об этом ведутся бурные дискуссии. Но при этом никто не отказывается от этих государственных контрактов, потому что рекламы на всех не хватает, многие за счет этого только и живут. Ну а уровень независимости такого рода СМИ, понятно, оставляет желать лучшего, если вообще о нем можно говорить.

Я разговаривала недавно в Краснодарском крае с одной журналисткой, у них газета как раз на информационном контракте. Так вот она говорит, что им в принципе запретили писать про медицину хоть что-то. Медицина вообще как сфера жизни не существует — ни поликлиник, ни больниц, ни врачей, ни сезонных эпидемий гриппа.

— В разных регионах это по-разному, конечно, проявляется. Я думаю, в каждом регионе журналисты могут рассказать про специфику взаимодействия со своим учредителем, с государственными органами. Журналисты жалуются, для них это, безусловно, удар по профессиональной репутации, по свободе выбора тем. Это все очень сильно сужает пространство профессии, превращает журналистов в таких дистанционных пресс-секретарей региональных органов власти.

Вот, кстати. Депутат Вадим Деньгин, который является одним из авторов законопроекта про иностранное финансирование, давая комментарии, по сути дела попался на слове. Говорит: «А в чем проблема? Вы просто уведомите, и все. Если вы питаетесь на иностранные деньги, то что вам стоит просто об этом сообщить? Читатель имеет право знать, кто платит, кто заказывает музыку и за чей счет публикуется информация, которую он получает».

Но если читатель имеет право знать, давайте тогда все газеты обяжем публиковать источники финансирования, в том числе и государственные.

Пусть читатель знает, что вот эта газета — она всецело, на 100 процентов финансируется государством, местным органом власти, и тогда он будет понимать, что независимости в подаче информации от этого СМИ ждать не стоит. А то как получается? Если есть иностранный источник финансирования, даже не самый основной, то будьте любезны, встаньте на учет в Роскомнадзоре, навесьте на себя ярлык. А если государственный (или какой-то бизнес, который тоже вполне может влиять на формирование контента, редакционной политики) — то все нормально, тут мы скромно помолчим. То есть причина внесения этого законопроекта, которую невольно озвучил Деньгин как его автор, — исключительно в иностранных источниках финансирования, а вовсе не в читателе, который «имеет право знать». Ну так бы и говорили…

«Обычный человек с его шестью сотками никого не интересует»

Я видела в документах, которые сопровождают закон, такое понятие, как «информационная безопасность страны»…

— Ну так это же самое главное! Доктрина информационной безопасности, в разработке которой участвуют Роскомнадзор, ФСБ и Минсвязи, у нас является основной правовой рамкой для принятия законов. Каждый год принимается.

— И давно?

— Да сто лет на самом деле… Концепция — это такой программный документ о государственной политике в определенной области. В ней в основном декларации: «мы считаем, что это важно, мы считаем, что это нужно»… У нас многие вещи вырастают из такого рода информационных политик. Вопрос, кто их готовит. Чаще всего программа информационной безопасности готовится ФСБ и Роскомнадзором. Вы же понимаете, какой подход реализуется в такого рода программах. Что они там могут написать, пытаясь ограничить и взять под контроль СМИ? По-моему, все понятно.

— А ФСБ официально является автором?

— Да, они участвуют в разработке, это не секрет. Это одно из направлений государственной безопасности — информационная безопасность. И все законы, которые связаны с ограничениями — в области гостайны, экстремизма, терроризма, сепаратизма, усиления уголовной ответственности в этих сферах, — это все оттуда.

— ФСБ сейчас является автором еще одного законопроекта — по изъятию базы ЕГРП, это база данных о правах на недвижимость, из общего доступа. Журналисты-расследователи в ужасе — один из их основных инструментов отбирается просто…

— Это как раз к вопросу об открытости государства и борьбе с коррупцией. У нас есть закон о регистрации прав на недвижимость. Если я правильно помню, статья 7 этого закона предоставляет возможность любому человеку, заплатив рублей 400—500 госпошлины, обратиться в регистрирующий орган и получить информацию о том, кому принадлежит тот или иной объект недвижимости. Сама по себе регистрация недвижимости является публичной государственной процедурой, информация эта должна быть открыта. Но через это открывается и большое количество фактов, разоблачающих коррупционеров высокого ранга, что, безусловно, им не нравится.

С другой стороны, есть тенденция ограничивать доступ к информации о частной жизни и персональных данных — опять же, инициаторами ограничений во многих случаях являются люди, чье богатство и его происхождение обсуждаются на страницах газет или об этом пишут блогеры. С этим связаны и изменения в Гражданском кодексе об охране частной жизни, введение новой статьи 152.2 — «неприкосновенность частной жизни», где были даже попытки ограничить доступ к информации о фактах биографии человека или о его участии в судопроизводстве, — вот эти две позиции, правда, удалось на стадии законопроекта как-то отбить. Но остался, например, «факт происхождения человека». Это теперь информация о частной жизни человека, ее нельзя разглашать без его согласия. Что за «происхождение»? От обезьяны? Или: «Приехал жить в Москву из Сыктывкара»?

Все — в едином тренде, под предлогом защиты как бы неприкосновенности частной жизни — ограничить доступ к информации о человеке. И вот эта последняя инициатива — по ЕГРП — в той же тональности, в рамках общей политики государства. Она откровенно выглядит как попытка закрыть информацию о недвижимости богатых людей и коррумпированных чиновников. Потому что обычный человек с его 30 квадратными метрами и шестью сотками никого не будет интересовать. Информацию о недвижимости ищут в отношении тех, кого подозревают в коррупции. И конечно, это очень странно, что государство, с одной стороны, все время говорит о борьбе с коррупцией, предписывает государственным чиновникам отчитываться о доходах, декларировать свое имущество, — и тут же пытается закрыть доступ к проверке обществом достоверности этой информации. Это лишний раз говорит о том, что причины тех или иных ограничений, которые выдвигаются в качестве основных, являются лишь декорацией. Похоже, они просто хотят, чтобы мы поменьше о них знали.

«Это теперь государственная тайна»

— Когда этим летом появился указ о запрете разглашения информации о погибших военнослужащих…

— Указ президента о перечне сведений, составляющих государственную тайну.

— …тема россиян, погибших на Украине, буквально вымылась из СМИ.

— И с этим отчасти связано лишение полномочий псковского депутата Льва Шлосберга. Коллеги по областной думе в открытую обвиняли Шлосберга: как он посмел публиковать информацию о погибших военнослужащих, это же дискредитирует Россию.

Вот формулировка, которая появилась в указе: «информация, составляющая государственную тайну — информация о потерях Минобороны в военное время, в мирное время и во время спецопераций». Непонятно, что такое потери. Конкретный погибший человек — это потери? Или только статистика общая? В указе об этом не говорится. То есть к потерям может относиться и солдат, погибший от дедовщины в армии. Или, например, несколько солдат, которые заболели пневмонией, их не смогли вылечить, и они умерли. Мы же помним, такие случаи были. Если наши солдаты, срочники или контрактники, участвовали в каких-то учениях или военных мероприятиях и погибли в России, на юго-востоке Украины или вот сейчас, в Сирии, мы не сможем об этом узнать. Это теперь государственная тайна.

Даже сам факт потерь?

— Формально так. Формулировка такая, что запрещает любую информацию о погибших военнослужащих Минобороны.

«Хочу — так толкую, хочу — иначе»

— Заметила, что формулировки новых законов, по крайней мере, которые касаются СМИ, составлены, как нарочно, максимально неконкретно.

— Действительно, характерная черта принимаемых законов — настолько размытые и неконкретные формулировки, что мы просто разводим руками. В каждом законе должна быть статья, которая содержит понятийный аппарат, где каждое новое слово разъясняется. А в этих последних законах новые понятия вводятся, а толкования им никакого не дается. Невнятность норм закона позволяет использовать его довольно репрессивно и избирательно, что очень опасно. Хочу — так толкую, хочу — иначе, хочу — применяю в отношении этого человека, хочу — не применяю.

Вот в августе стало известно о законопроекте, который готовит господин Волин  (замминистра связи. — Е. К.)и компания в Минсвязи. Совершенно замечательный законопроект, который изменяет порядок регистрации СМИ. Волин говорит, что ничего нового там не будет, что они только пропишут дополнительно процедуры и детали... Что они хотят урегулировать? Невозможность для некоммерческих организаций, которые признаны иностранными агентами, быть учредителями СМИ. Например, у ассоциации «ГОЛОС» есть газета «Голос», журналистов которой уже в этом году не пускали на избирательные участки, потому что Центральная избирательная комиссия специальное письмо разослала во все избиркомы: «ГОЛОС» является учредителем этого СМИ, при этом — «иностранным агентом», и поэтому журналисты, работающие на газету, не могут быть допущены на участки для освещения выборов. По сути дела, это лишение возможности СМИ, которые выпускаются некоммерческими правозащитными организациями, участвовать во многих общественных процессах. Это первое, что они хотят сделать. Второе — они хотят дать возможность государству отказывать в регистрации по довольно субъективным основаниям, в частности, оценивая название СМИ — соответствует ли оно принципам морали и гуманности.

Это вообще катастрофа. Кто будет оценивать название на предмет морали и гуманности? Еще будет возможно без видимых нарушений со стороны учредителя при подаче документов запрещать регистрировать СМИ по распоряжению генпрокурора и региональных прокуроров в связи с законодательством об экстремизме. Такого тоже раньше не было. У нас очень либеральный порядок регистрации СМИ, который предполагал довольно понятную прозрачную процедуру. Сейчас эта процедура опять же размывается таким образом, что даже при отсутствии внятных объяснений можно отказать в регистрации практически любому.

Это, кстати, входит в противоречие с позицией Европейского суда. Центр защиты прав в 2007 году выиграл в Европейском суде дело «Джавадов против РФ», где журналисту отказали в регистрации газеты «Письма президенту» на том основании, что название газеты якобы создает впечатление, что она является официальным органом администрации президента. Хотя это должна была быть белгородская газета, ничего официального... Европейский суд сказал, что название газеты — всего лишь индентификация товара на рынке, и нельзя отказать в регистрации просто потому, что чиновникам не нравится эта газета или ее название.

Вот вам связь: создали реестр некоммерческих организаций — иностранных агентов, создадут реестр СМИ, выпускаемых с участием иностранного финансирования, потом как следствие — запрет на регистрацию и учреждение такого рода изданий, запрет получать аккредитацию при органах власти, запрет неугодным журналистам освещать выборы, как это уже происходит. Григорий Мельконьянц (заместитель исполнительного директора «ГОЛОСа». — Е. К.) может рассказать, как они 70 исков подавали на избиркомы по поводу того, что журналистов не пускали на выборы. И все проиграли.

Дума нащупала хороший способ подрегулировать реальность

От чего сейчас больше всего приходится защищать редакции?

— Самое большое количество вопросов связано с претензиями Роскомнадзора по статье 4 закона о СМИ — «злоупотребление свободой массовой информации». Количество вариаций претензий по 4-й статье очень активно растет. Это и недопустимость писать о способах суицида, о детях — жертвах насилия, о способах изготовления и производства наркотиков, публиковать «экстремистские материалы»… А 4-я статья — это если есть два предупреждения от Роскомнадзора в течение года, то все — издание может потерять свидетельство о регистрации и будет закрыто по решению суда.

Еще часто журналисты советуются по готовящимся публикациям — начиная от серьезных журналистских расследований и заканчивая материалами, где мягко кого-то критикуют. Потому что это всегда риски, что подадут иск по защите чести и достоинства или возбудят уголовное дело по клевете. Часто мы выверяем с журналистами формулировки, чтобы они были безопасными с юридической точки зрения, чтобы не было проблем после публикации.

Очень много вопросов и по законодательству о рекламе. Потому что штрафы там очень большие: от 100 тысяч рублей и выше.

«Следователи летали целыми пачками»

— Статья о клевете уже два года как вернулась в Уголовный кодекс. Это статья частного обвинения? То есть человек сам должен заявление написать?

— Да, клевета относится к уголовным делам частного обвинения, дело возбуждается и рассматривается мировым судьей по заявлению потерпевшего. Но если потерпевший не уверен, кто именно является автором «клеветнической» публикации или не знает, где он живет, — он пишет заявление в правоохранительные органы. Те возбуждают дело, ищут подозреваемого, проводят предварительное расследование и передают все в мировой суд. Но главное, что оправдательных приговоров по уголовке у нас в стране меньше одного процента... А когда потерпевшие — большие начальники, как правило, наблюдается прямо интенсивная работа с участием следователей по особо важным делам, как будто речь о поимке серийного убийцы.

Вот сенатор от Сахалина Александр Верховский сильно обиделся на публикацию на интернет-портале «СахалинМедиа». Там была статья, опубликованная со ссылкой на открытое письмо жителей одного из рыболовецких поселков, которые жаловались, что сенатор выкупил у них паи на вылов рыбы, а все, что обещал — улучшить инфраструктуру, вложиться в детские садики, в новые рабочие места, — этого сделано не было. По большому счету, там не было оснований даже для иска о защите чести и достоинства. Но он же сенатор! Там реально поставили на уши следственный комитет Сахалина и Владивостока. Обыски были и на Сахалине, и в редакции головного офиса во Владивостоке — это редакция интернет-холдинга PrimaMedia. Из-за обычной критической публикации следователи летали с Сахалина во Владивосток целыми пачками. Два года выносили мозг редакции и главному редактору, а потом прекратили дело за истечением срока привлечения к уголовной ответственности. И тут же Верховский подал иск о защите чести и достоинства на пять миллионов рублей. Подтверждает свою правоту документами из того же уголовного дела. Вот какие немыслимые государственные ресурсы были задействованы, сколько бюджетных денег было потрачено — ради чего? Чтобы показать потом в Москве, что никто на него на Сахалине не жаловался, все журналисты придумали?

— Когда возбуждается уголовное дело, во время обысков из редакции могут изъять технику?

— Могут, да. Потому что это одно из следственных действий, которое могут в рамках расследования предпринимать и по УПК, и по закону об оперативно-разыскной деятельности. Имеют право производить выемку документов, информационных носителей — начиная от компьютеров и заканчивая личными мобильниками, флешками. Не факт, что что-то найдут, но изъять имеют право. В редакции «СахалинМедиа» в день обыска было четыре следователя, выгребли все, даже то, что было в сумках у работников редакции. Во владивостокской редакции в то же самое время было человек десять.

И в этой ситуации нарушения формально нет — потому что возбуждено уголовное дело. Хотя Европейский суд по делу крупного международного медиахолдинга «Санома» против Нидерландов признал изъятие оборудования редакции, компьютеров журналистов в рамках уголовного дела нарушением статьи 10 Европейской конвенции — это ставит под серьезную угрозу конфиденциальность источников информации журналистов. В принципе, это решение для нас уже является обязательным… Но, видите, в реальности статья «клевета» Уголовного кодекса не такая уж безобидная. Она позволяет при желании такие маски-шоу устраивать, что мама не горюй. И штрафы огромные, до пяти миллионов.

«Рецидивист» Афанасьев и другие

А кто больше всего «обижается»? И много ли таких дел?

— Не так много, надо честно сказать. Вот исков о защите чести и достоинства — сотни, если не тысячи. По статистике, многие годы их было порядка 4—5 тысяч в год, не только против журналистов — вообще по всем случаям распространения порочащих сведений в целом. Сейчас меньше. Я слышала в выступлении одного из судей Верховного суда статистику за прошлый год — где-то около двух тысяч исков, из них половина — это к журналистам. Просто сейчас появились новые механизмы воздействия на журналистов и редакции — блокировка интернет-сайтов, жалобы по экстремизму и так далее.

Яркие примеры по клевете за последние пару лет — вот это сахалинское. Потом Михаил Афанасьев, он в Хакасии возглавляет интернет-журнал «Новый фокус». Афанасьев — вообще «рецидивист» фактически, на него раз 17 уголовные дела возбуждали, всегда безуспешно, и вот возбудили по клевете. У него тоже все изъяли — и дома, и в офисе, три месяца был под подпиской о невыезде, пока не обжаловали эту меру пресечения, и три месяца его СМИ фактически не функционировало.

«Потерпевший» там тоже был высокопоставленный человек — заместитель министра внутренних дел Хакасии полковник Злотников. Само дело выеденного яйца не стоило — Афанасьев назвал Злотникова лжецом в заголовке. «Вы лжец, полковник Злотников». Такой высокий литературный стиль. И там был повод — Злотников дал заведомо ложные показания по административному делу в отношении Афанасьева, когда того «закрывали» на 15 суток якобы за неповиновение полицейским. Злотников сказал, что Афанасьев толкал двух беременных женщин на капот служебного автомобиля полиции. Вызвали двух свидетелей, тех самых женщин, которые сказали, что их никто не толкал, тем более Афанасьев, наоборот, как раз туда приходил в их интересах, их защищать. И суд прямо указал, что показания полковника Злотникова опровергаются показаниями свидетелей. По логике, это против Злотникова должно было быть возбуждено дело за дачу заведомо ложных показаний. Как вы понимаете, этого не случилось. Вместо этого он подал жалобу на Афанасьева и возбудили уголовное дело по клевете и оскорблению представителя власти. Мы помогали местному адвокату и добились оправдательного приговора.

Да и у «Новой газеты» было дело — после интервью Михаила Аншакова Елене Масюк, по-моему, за рассказ про бизнес на территории храма Христа Спасителя. Это было первое дело после возврата клеветы в Уголовный кодекс. Аншакова признали виновным и назначили ему штраф в 100 тысяч рублей. Так что хоть и единичные, зато яркие дела. И как вы видите, все обиженные люди очень не простые.

Чему не рад Роскомнадзор

— Что вы думаете о роли Роскомнадзора во всех этих историях про СМИ? Вот недавно заметка выходила по поводу самоубийства школьницы, так там вся новость состояла из плашек «согласно закону запрещено»…

 — В Саратове, да! А сейчас только так и приходится.

Знаете, Роскомнадзор был всегда довольно мирным органом. Мы давно работаем, почти 20 лет. И у нас никогда больших претензий к Роскомнадзору не было, потому что он выполнял достаточно рутинную, зачастую техническую функцию регистрации СМИ и контроля за соблюдением редакциями закона о СМИ. Контролировал направление обязательного экземпляра, правильность указания выходных данных — какие-то формальности, короче. Фактически был заявительный характер регистрации СМИ. Ты должен правильно оформить документы — и тебя регистрируют в любом случае.

В последние года три-четыре на них начали навешивать новые функции, и у меня такое ощущение, что сам Роскомнадзор этому уже не рад. Сейчас из них делают какой-то политический сыск. Они теперь контролируют соблюдение и «Закона об информации, информационных технологиях и защите информации» — то, что называют «законом о блогерах», «Законом Лугового» — это все поправки в этот закон; и «Закона о персональных данных», и «Закона о защите детей от информации, причиняющей вред их развитию и здоровью» — это когда требуется возрастная маркировка — «18+», «16+»… Внесудебную блокировку сайтов тоже на них повесили, матюки из интернета они же вылавливают.

На самом деле объем того, что они сейчас должны делать, превышает их оперативные возможности. Может, это, конечно, и хорошо… Но все это в совокупности говорит об очень пристальном контроле государства за работой СМИ, который поручен Роскомнадзору. И каждая новая поправка к Закону о СМИ, каждая депутатская инициатива означают, что Роскомнадзор будет вынужден присылать редакциям все новые уведомления.

Вот года полтора назад внесли изменения, что нельзя писать о детях, которые являются жертвами преступлений. Роскомнадзор начал вылавливать теперь и эту информацию. А это — можете себе представить? Потерялся ребенок, всем миром его ищут — «Лиза Алерт», волонтеры, полиция, местные жители… Вот когда его ищут, редакция имеет право публиковать информацию об этом ребенке, помогая в его поисках, особенно по просьбе полиции: фотография, рост такой-то, цвет глаз, был одет в такую-то одежду, — потому что это в его интересах. В тот момент мы еще не знаем, пострадал он от преступления или просто потерялся. А вот когда его нашли, и не дай бог, со следами насилия или убитым, упоминание имени этого ребенка на страницах газеты или в интернете — это уже нарушение, влекущее предупреждение Роскомнадзора по статье 4 Закона о СМИ. Интернет-издания должны удалять всю ранее опубликованную информацию, а печатные издания не могут рассказать, чем закончилась эта история. Если только не получат разрешение писать об этом от родителей. А представьте себе журналиста, рвущегося к убитым горем родителям за формальным письменным разрешением упомянуть имя их ребенка в газете?

«По совокупности публикаций»

— Еще хотела спросить про внесудебную блокировку сайтов. Она сейчас возможна за любые нарушения, так получается?

— Оснований для блокировки довольно много. Но внесудебная блокировка, так называемый «закон Лугового» (это поправки к «Закону об информации, информационных технологиях и защите информации»), должна действовать только в трех случаях: распространение призывов к участию в массовых беспорядках, призывов к участию в экстремистской деятельности и призывов к участию в массовых мероприятиях, проводимых с нарушением закона. Проблема в том, что экстремистская деятельность — понятие размытое, а массовые мероприятия, проводимые с нарушением закона, — это, по сути дела, сейчас любой митинг, который или не согласован, или просто еще не получено уведомление от мэрии о согласовании на момент публикации.

Согласитесь, что призыв — это все-таки лингвистическая форма. Какое-то побудительное предложение — приходите, примите участие, поддержите нас... На практике же получается, что мы даже понять не можем, за что блокируют, потому что блокируют на самом деле не по закону, а по понятиям. Наш юрист Светлана Кузеванова вела дело о блокировке «Ежедневного журнала», и в суде открытым текстом представитель Генпрокуратуры сказала, что ресурс заблокирован не за конкретные публикации с призывами, а «по совокупности публикаций и за общую направленность сайта» — это цитата. Такая же позиция Генпрокуратуры была и по блокировке Граней.ру.

— Она в суде это сказала? Это есть в протоколе?

— Да, это прозвучало в судебном процессе. И судья признал блокировку законной. Отличный судебный процесс, очень показательный. В законе четко прописана процедура: Генпрокуратура принимает решение о блокировке, сообщает Роскомнадзору, Роскомнадзор — интернет-провайдеру, тот блокирует страницу и сообщает самому ресурсу: вас заблокировали из-за такой-то конкретной публикации. Они должны сказать, что в этой публикации не так. Что там: призыв к массовым беспорядкам или к экстремистской деятельности? Редакция обязана этот текст убрать. Роскомнадзор проверяет, действительно ли они его убрали, и после этого дает указание интернет-провайдеру или оператору связи разблокировать ресурс, что и должно происходить «незамедлительно». А вот скажите, как редакция удалит текст, если ей не говорят, что надо удалить?

— Я-то думала, высылается какое-то письмо, где объясняется, что...

— Должно. Но не высылалось. Мы направляли запрос об истребовании этого документа, чтобы хотя бы понять, из-за чего блокировка была произведена. Ждали месяц, нам не ответили. В кулуарах, в коридоре, представитель Генпрокуратуры намекнула: «Возможно, из-за вашего раздела по освещению судебных процессов по Болотной». Что значит — «раздела»? Там в разделе тысячи публикаций. Под конец судебного процесса Генпрокуратура представила-таки документ... Вот цитата: «Изучением информационных массивов, размещаемых на страницах указанных ресурсов (grani.ru, ej.ru, kasparov.ru — Е.К.), установлена их единая тематическая направленность — освещение публичных мероприятий неправоменого характера на территории Российской Федерации. В частности на сайте «Ежедневный журнал» обнаружен раздел «Болотное дело». Из содержания размещаемых в указанном подразделе публикаций следует, что проводимые с нарушением установленного порядка протестные акции, являются приемлемой и необходимой формой выражения гражданской позиции, и, по сути, являются призывами к участию в подобных мероприятиях». Поэтому «Ежедневный журнал» до сих пор заблокирован, как и «Грани». Никто не знает, что надо удалить. Мы проиграли в Мосгорсуде, готовим жалобу в Европейский суд.

«Не надо расстраивать народ»

— А вот интересно, читатели — они замечают изменение контента СМИ или нет?

— Ну, те, которые читали «Ежедневный журнал», а потом перестали иметь доступ к нему, наверное, успели это заметить, а те, которые только телевизор смотрят,— нет, телевизор же не блокируют.

— Телевизор у нас не заблокируют никогда.

— У нас в России очень сильно, как мне кажется, аудитория делится по источникам информации, по тому, кто откуда получает новости. Аудитория, источники информации которой подвергаются такому прессингу со стороны контролирующих органов, они все это видят. Они наблюдают за ужесточением, замечают нарастающие ограничения, блокировки. По крайней мере, они имеют возможность об этом прочитать.

Я даже не про блокировку, блокировка — это уже такая радикальная история. А вот, например, есть в Ярославле газета «Северный край», есть люди, которые все время ее читают. И вот когда-то «Северный край» мог позволить себе писать про самоубийства, в том числе про самоубийства среди подростков, про подростковую преступность, а потом вдруг круг тем начинает сужаться, сужаться, сужаться...

— Кстати, не знаю. Может, люди вообще подумали, что просто в стране жить стало лучше? — А вот если журналисты напишут статью, где скажут: «Люди! Мы не пишем об этом не потому, что этих явлений в нашей стране нет, а потому, что, если мы об этом напишем, нас закроют, нас заблокируют. Поэтому мы, чтобы хоть о чем-то иметь возможность писать, эти темы, к сожалению, обходим стороной», — если журналисты об этом напишут, может быть, читатели и обратят внимание: о, правда, перестали писать о детях, перестали писать о самоубийствах, перестали анализировать межконфессиональные и межнациональные конфликты. А может, до этого они думали, что и конфликтов нет, поэтому о них не пишут. Мне кажется, журналистам имеет смысл иногда говорить, что их поле деятельности настолько сужается, что они должны уже переходить на эзопов язык или вообще писать только о прогнозах погоды и составлять кроссворды.

То есть стоит иногда писать про себя, да?

— Иногда имеет смысл это делать, потому что не каждый читатель настолько вдумчив, чтобы проанализировать изменение контента. Кто-то видит это, а кто-то считает, что это не изменение условий работы журналистов, а изменение ситуации в стране. Стало лучше — вот журналисты и пишут обо всем так радостно.

Года два назад было какое-то потрясающее предложение — не помню даже, от какой фракции, — про нормирование в СМИ количества положительных и отрицательных новостей. Положительно эмоционально окрашенных и отрицательно эмоционально окрашенных.

— 70 процентов на 30. Потому что не надо расстраивать народ.

Да, да, да! Прям хотелось найти этих людей и спросить их нежно: как вы думаете, кто из нас расстраивает народ? Готовы ли вы обеспечить нам это же соотношение в реальности — 70 на 30 хотя бы?

— Вообще, периодически появляются такие законопроекты, которые вызывают сомнения в психическом здоровье их авторов. Например, был феерический законопроект, который запрещал публиковать, а точнее признавал нарушающей «Закон о защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» информацию о легкомысленном отношении к сексуальным функциям.

При этом экономика разваливается, социальная сфера в кризисе, пенсионный фонд замораживается, а у нас только и занимаются тем, что регулируют работу журналистов.

— Получается, через законы для нас, журналистов, редактируют реальность.

— А что, между прочим, так вполне можно подрегулировать реальность до состояния более позитивненькой. Не пишут о плохом — значит, плохого вроде как и нет, об этом же не пишут. Люди же верят, что журналисты освещают ровно то, что происходит. Журналистика — это же зеркало реальности.

Похоже, Дума наконец нащупала хороший и экономичный способ улучшать жизнь страны.

 


About the author
[-]

Author: Елена Костюченко

Source: novayagazeta.ru

Added:   venjamin.tolstonog


Date: 01.11.2015. Views: 475

zagluwka
advanced
Submit
Back to homepage
Beta