Применение оружия массового поражения и «операция возмездия» в Сирии
Дилеммы американского интереса
Пуск эсминцами ВМС США Ross и Porter в ночь на 7 апреля 59 крылатых ракет Tomahawk по авиабазе сирийской армии Шайрат близ города Хомс стал официальным американским ответом на атаку химическим оружием по району Хан-Шейхун в провинции Идлиб 4 апреля, итогом чего стали гибель десятков и ранения/отравление сотен людей.
Ответственность за это США и их союзники возложили на режим сирийского президента Б. Асада, в силу чего ее авиация и стала объектом «операции возмездия». В то же время сам Б. Асад, и Россия, фактически обеспечивающая последние годы дипломатическое, а с 2015-го, когда в Сирии появился российский военный контингент — и военно-политическое выживание правящего в Дамаске алавитского режима, его причастность к химической атаке отрицают, возлагая вину на противников официального Дамаска.
Данные о последствиях американского ракетного удара противоречивы. Министерство обороны России официально заявляло о «низкой эффективности» атаки ВМС США (по данным пресс-секретаря ведомства «…только 23 ракеты из 59 долетели до сирийской авиабазы, а место падения оставшихся 36 крылатых ракет неизвестно»). Представители Пентагона, напротив, сообщили, что 58 из 59 крылатых ракет поразили в Шайрате, по меньшей мере, 44 цели, включая два десятка сирийский военных самолетов, топливные резервуары, ВПП, склады запчастей, боеприпасов и иные объекты. А глава оборонного ведомства США James Mattis позже уточнил, что в ходе атаки было уничтожено 20 % действующих сирийских единиц ВВС, а остальные потеряли возможность заправки или пополнения боеприпасов на этой базе на ближайшую перспективу. Тем самым, по мнению секретаря по обороне, «…Асад и Сирия получили четкий сигнал о неприемлемости использования ими химического оружия».
Вероятно, эти обстоятельства имел в виду и Президент США, декларируя, что «…ракетный удар по авиабазе в Сирии отвечает жизненно важным национальным интересам Америки». Так в чем же состоит в данном случае американский интерес с точки зрения новой администрации?
Очевидно, что Дональд Трамп в этом вопросе действовал в соответствии с его линией на ликвидацию внешнеполитического наследия его предшественника Барака Обамы, чьи действия, по мнению сегодняшнего хозяина Белого дома, привели к существенной инфляции статуса США «великой державы» и нанесли тяжелый удар по репутации страны. В ближневосточном контексте, по мнению команды Трампа, частью этого ошибочного курса были «продавленное» Обамой «плохое» соглашение великих держав с Ираном, фактически превратившее его в государство, стоящее на пороге обладания ядерным оружием, и столь же проблематичная линия в отношении сирийского режима Башара Асада.
Главные претензии Трампа в этом смысле состоят в том, что Обама публично продемонстрировал недопустимую слабость в поддержании установленных самим Вашингтоном «красных линий» сдержанности, главной из которых является применение правительственными войсками Сирии оружия массового поражения. Такой случай имел место в августе 2013 года, когда жертвами боевых отравляющих веществ стали сотни людей, в массе своей, по мнению наблюдателей, мирных сирийских граждан. Вопреки опровержениям Дамаска и озвученным Москвой и Тегераном «сомнениям», причастность алавитского режима к этим химическим атакам, согласно декларации Госдепа США и расследованию ООН (назвавшей эти атаки наиболее значительным случаем применения химического оружия против гражданских лиц с момента использования его Саддамом Хусейном в Халабадже в 1988 году), была объявлена неоспоримой. Тем не менее, администрация США тогда вместо обещанного в такой ситуации применения силы в отношении режима Асада предпочла пойти на договорённость с Москвой, итогом которой стало согласие Сирии «прислушаться к совету России», присоединиться к Конвенции по нераспространению химического оружия и передать имеющиеся у нее запасы под международный контроль для последующего уничтожения.
По мнению Обамы, в той ситуации такой выход был лучшим из возможных — ибо, не выпустив ни одной пули и ни одной ракеты, он добился от Дамаска большего, чем можно было ожидать от любых силовых решений — и именно на такой интерпретации событий продолжали настаивать бывший президент и члены его команды и три года спустя. Так, еще в январе 2017 года, находящийся последние недели на посту Госсекретаря США Джон Керри, выступая в U.S. Institute of Peace внес сделку по химическим вооружениям Дамаска в число ключевых достижений администрации Обамы в сфере внешней политики в 2014 году — наряду с «согласием Китая помочь в создании механизма сдерживания КНДР, прекращением огня в Южном Судане, промежуточным соглашением с Ираном, и прогрессом в формировании нового правительства Ирака». Притом, что особых иллюзий в отношении заявлений Дамаска о передаче «100 % имевшихся у него химических материалов военного назначения», о чем тогдашний глава Госдепа заявил в том же 2014 году, по данным американских СМИ, сам Керри в тот момент, похоже, не испытывал.
Мнение Трампа, высказанное им в период избирательной кампании и после победы на президентских выборах, было и остается ровно противоположным: средне- и долгосрочные стратегические издержки репутационных потерь Соединенных Штатов Америки, отказавшихся соблюдать собственные ультимативно заявленные принципы, существенно превосходят оперативные выгоды от этой сделки. В этой связи обращает на себя внимание высказывание 94-летнего патриарха арабо-израильской челночной дипломатии, бывшего Госсекретаря США в администрации Р. Никсона, Генри Киссинджера, сделанное им в интервью, опубликованном незадолго до выборов президента США влиятельным американским ежемесячником The Atlanic. «…Репутационный статус (credibility) государства подобен человеческому характеру: он дает гарантии, что на это государство могут уверенно полагаться друзья, а противники будут всерьез воспринимать его угрозы. [Восстановление Америкой] такого статуса после очевидного психологического разрыва [последних лет] и должно быть ключевым компонентом ее стратегии».
Именно этот аргумент Киссинджера (который, по некоторым сведениям, является неофициальным внешнеполитическим консультантом нового Президента США) был целиком воспринят Дональдом Трампом, тем более, что он вполне соответствует линии на отказ от тех компонентов внешнеполитической стратегии его предшественника, которые, по мнению нынешнего хозяина Белого дома, привели к существенной инфляции статуса США как «великой державы».
Собственно, это осознавали и в команде Обамы, хотя немногие, подобно министру обороны в его администрации (в 2011–2013 гг.) Леону Панетта (Leon Panetta), были готовы признать, что содержание «химической» сделки с Асадом и главное, контроль над ее реализацией дает довольно «путаный месседж» и Асаду, и сирийцам, и миру в целом. И потому нанесла ущерб американской репутации (credibility). Ситуация, по мнению Трампа, требовала немедленного исправления. И, таким образом, реакция Вашингтона на события в сирийской в провинции Идлиб была не спонтанной.
Либералы и консерваторы
То, что такой подход в США разделяют далеко не все, удивления не вызывает. Интереснее другое: размежевание по поводу ревизии обамовского «нового прочтения» американских интересов вышло за рамки традиционных разногласий между демократами и республиканцами. Так, действия новой администрации неожиданно поддержал в статье, опубликованной в рупоре леволиберального лагеря США, газете New York Times, бывший заместитель Госсекретаря США в администрации Б. Обамы Антони Блинкен (Antony Blinken). Впрочем, утверждая при этом, что «удар возмездия» должен быть не началом масштабной военной кампании, а «прологом» к новому витку мирных переговоров. А бывший руководитель Блинкена, Джон Керри не просто приветствовал силовые шаги новой администрации в Сирии, но и выразил удовлетворение быстротой реакции и предлагал продолжить удары до получения «позитивных сдвигов».
Очевидное противоречие между нынешним и приведенными выше заявлениями Керри, по его мнению, легко объяснить тем, что «Обама на самом деле никогда не отходил от намеченных им «красных линий» и был готов разбомбить Сирию, в случае применения Асадом химического оружия». То есть, намекнул на то, что Трамп, по его мнению, действует в Сирии в полном соответствии с линией прежней администрации, вызвав этим объяснением критику вновь как левого, так и правого флангов американского спектра политических сил. Но если американские «левые» (в основном, представители партии демократов) возражают против самого факта прямого военного вмешательства США в сирийский кризис, представители правоконсервативных кругов не соглашаются именно с сутью декларации Керри.
Сомнения выступивших от имени этих кругов комментаторов в том, что Обама в нынешней ситуации сделал бы то же самое, что сегодня делает Трамп, базируются на том, что прежний Президент США, по сути, «закрыл глаза» на неполное исполнение условий соглашения, касающегося сирийских боевых отравляющих веществ (БОВ). В руках режима Асада, по их мнению, оставалось немало подобных вооружений и после объявленного Керри в 2014 году завершения их вывоза со складов сирийской армии, эти боеприпасы, хотя и в ограниченных масштабах, продолжали эпизодически использоваться на протяжении последующих трех лет. Но главное, с точки зрения «правых» критиков стратегии Обамы в Сирии, состоит даже не в этом.
Данная линия Белого дома, по их мнению, «заставила международное сообщество, впервые после начала сирийского кризиса, примириться с фактом, что режим Б. Асада будет оставаться долгосрочным субъектом процесса и партнером по переговорам. Она же заставила «умеренные» суннитские режимы региона, по-прежнему полагающие, что «Асад должен уйти» — активизировать, за неимением другой действенной оппозиции режиму, поддержку вооруженных исламистов. И, наконец, спровоцировала прямое военное вмешательство в конфликт России, лидеры которой посчитали для себя правильным заполнить образовавшийся геостратегический вакуум.
Поэтому, если принять логику аргументов комментаторов «справа», Трамп сегодня вынужден действовать в рамках не столько «позитивно принятой», сколько навязанной ему этой военно-политической и дипломатической реальности. Впрочем, разногласий по поводу избранной Трампом в этой ситуации линии совсем немало и в самом правоконсервативном лагере. В качестве примера приведем дискуссию двух весьма заметных в этих кругах экспертов — Даниила Пайпса (Daniel Pipes) и Грега Романа (Gregg Roman), соответственно — президента и генерального директора НПО «The Middle East Forum» (MEF), авторитетного филадельфийского think-tank консервативной (и, соответственно, произраильской и антиисламистской) ориентации.
Даниил Пайпс, который возглавляет также основанную им НПО «Campus Watch», занятую борьбой с предвзятым отображением арабо-израильского конфликта и радикально-антисионистской и антисемитской пропагандой в ВУЗах западного мира, а также разоблачением связей академических востоковедных центров с фондами, спонсирующих также радикально-исламистские, в том числе террористические организации, назвал атаку ВМС США на сирийскую базу «ошибочным ходом» Белого дома. Его аргументы были представлены в статье, опубликованной в интернет-версии двухнедельника National Review, имеющего репутацию авторитетной идеологической трибуны консервативного лагеря и «голоса американских правых».
В этом тексте Пайпс, как он это уже делал в прошлом, предостерег администрацию от прямого военного вмешательства в идущую уже 6 лет гражданскую войну поддержанного Турцией, Катаром и Саудовской Аравиейразношерстного, как он выразился, набора арабских суннитских повстанцев исламистского толка, с патронируемым Ираном, и намного более сплоченным проправительственным блоком шиитов, алавитов и части христиан. Коль скоро доминирование и отвратительного режима Асада, и исламистских суннитских фанатиков есть одинаково плохое решение для Сирии, лучшее, если следовать логике Пайпса, что может в этой ситуации делать администрация Трампа — это предоставить обеим сторонам возможность самим выяснять отношения. Без того, чтобы применяя военную силу, де-факто становиться союзником одной из противоборствующих и одинаково малосимпатичных свободному миру сил. В каком-то смысле аргументом в пользу такого понимания является реакция сирийской оппозиции, которая, приветствуя американскую атаку, призвала распространить подобные шаги на все аэродромы правительственных войск, а также установить «no-fly zone» для того, чтобы предотвратить бомбардировки оппозиционных сил военно-воздушными силами противника.
Даже не говоря о том, что подобный проект, который мог бы быть до 2014 года реализован администрацией Обамы, после появления в Сирии воздушно-космических сил России становится малореальным, призыв оппозиции намного больше напоминает обращенное к США требование о выполнении ими односторонне взятых союзнических обязательств, чем просьбу об одолжении. Потому ресурсы Вашингтона, считают Пайпс и его сторонники, вместо одноразовых военных атак, которые не предполагают, насколько можно судить, дальнейшей эскалации, и потому сдерживающий эффект которых в любом случае будет ограничен, должны быть направлены на предоставление гуманитарной помощи и предотвращение страданий гражданского населения.
Как максимум, США, по мнению Пайпса, могут позволить себе оказание непрямой поддержки вооружениями и разведданными слабейшей из сторон (каковой в 2013–2014 гг. был проасадовский блок, а сегодня — оппозиция Асаду) в ожидании появления в Сирии умеренной и вменяемой «третьей силы», с которой Запад сможет иметь дело. (Понятно, если это не будет противоречить стратегическим интересам и моральным принципам США). Соответственно, заключает Пайпс, воздержание Обамы от прямого вмешательства в сирийский гражданский конфликт было верной стратегией, эффективность которой в то же время была подорвана бессмысленным, по мнению президента MEF, прочерчиванием тех или иных «красных линий», которые прежняя администрация в любом случае не собиралась выполнять.
Грег Роман представил принципиально иное видение ситуации. В статье, опубликованной вашингтонским полуофициозом The Hill («[Капитолийский] холм») ежедневно доставляемого в офисы практически всех конгрессменов, сенаторов и чиновников Администрации США и Белого дома, и как принято считать, оказывающего немалое влияние на лиц, причастных к принятию политических решений, Роман энергично поддержал удар по Сирии. Причем, примерно по тем же соображениям, которыми в окружении нынешнего президента руководствуются критики Обамы — необходимости восстановления ультимативного потенциала сдерживания, которым располагали США до начала реализации прежним Президентом США его новой ближневосточной стратегии. И потеря которого, по мнению Романа, и проявилась в «беззубой» реакции Вашингтона на демонстративное нарушение Асадом в 2013 году и позднее, согласованных «красных линий» действий режима и его противников в Сирии.
Быстрые, автономные и неожиданные действия Трампа, в резком контрасте с линией предыдущей администрации, тянувшей время под предлогом необходимости получения сначала поддержки Конгресса, потом — согласия союзников по НАТО, полагает эксперт, «позволили смыть пятно» фиаско «красных линий» Обамы». И тем самым «восстановить престиж и реноме США как надежного и предсказуемого союзника» — о чем, по мнению Романа, свидетельствует «шокирующе позитивная», как он выразился, реакция и западного, и умеренного арабского мира. И именно «смелое американское лидерство и решительные действия», столь давно ожидаемые ближневосточными союзниками США, заключает Роман, следует предпочесть громоздким и малоэффективным многосторонним конструкциям, и малоосмысленному дипломатическому маневрированию.
Израильские реакции и ближневосточный контекст
Судя по однозначно положительным и, что нетривиально, солидарным комментариям из столиц умеренных суннитских режимов региона (за исключением Египта), американский ракетный удар 7 апреля — это те самые действия, которых многие на Ближнем Востоке ждали уже давно. Понятно, что восстановление Д. Трампом «красных линий» в отношении правительства Б. Асада, равно как и его критику фактической легитимизации ядерной программы Ирана, эти режимы готовы рассматривать в качестве позитивного изменения прежнего курса США, который ими воспринимался чуть ли не как предательство Бараком Обамой интересов традиционных союзников Вашингтона в пользу интересов шиитской «оси зла». Показательно, что арабские лидеры региона на этот раз не прилагали и особых усилий для сокрытия того факта, что их интересы в этом смысле мало чем отличаются от интересов Иерусалима — в отличие от их традиционного желания всеми силами избежать публичной демонстрации совпадения тех или иных тактических и стратегических целей «умеренных» суннитских режимов и Израиля.
Что касается самого Израиля, то тон там вначале задал Президент Израиля Реувен Ривлин, который определил ответный удар по авиабазе Шайрат близ города Хомс после трагедии в Идлибе в качестве «примера всему свободному миру», который, по мнению Ривлина, «…должен поддержать любые шаги, необходимые для того, чтобы положить конец жестокостям войны в Сирии». Премьер-министр Израиля, который назвал применение БОВ «недопустимым действием», также поддержал Президента США, который, как считает Б. Нетаньяху, «…дал однозначно понять, что не будет терпеть использования и распространения химического оружия». И, что было тоже ожидаемо, поспешил выразить надежду, что Трамп будет решительно действовать не только в отношении Дамаска, но также в отношении Тегерана, Пхеньяна и других подобных режимов. В том же духе высказался и член военно-политического кабинета, министр транспорта и разведки Исраэль Кац, который назвал ракетный удар США «важным стратегическим ходом» и «…логичной реакцией великой державы на пересечение «красных линий» жестоким диктатором и четким посылом поддерживающей его оси во главе с Ираном».
Показательно, что ракетный удар США по авиабазе сирийских правительственных войск поддержал и формальный лидер израильской оппозиции, глава блока «Сионистский лагерь» Ицхак («Бужи») Герцог. Он определил происшедшее 7 апреля как «…важное послание «дамасскому мяснику», переданное в правильное время и в правильном месте». Иными словами, решение президента США Дональда Трампа о нанесении удара по сирийской авиабазе, за исключением осторожно-невнятных реакций ультралевых и арабских кругов, вызвало позитивные отклики практически всего политического спектра — случай для израильской политической практики, прямо скажем, нечастый.
Чем же можно объяснить такое единодушие, и в чем, с точки зрения официального Иерусалима, здесь состоит израильский интерес? На наш взгляд, этот интерес включает два аспекта — общерегиональный и двухсторонний. Первый связан с имевшим место устойчиво-низким уровнем доверия израильских лидеров к звучащим в предшествующее восьмилетие из Вашингтона гарантиям безопасности Израиля, положившись на которые еврейское государство и должно было, по замыслу советников предыдущего Президента США, оплатить своими кардинальными уступками на палестинском и иранском треке тогдашнее прочтение американских интересов на Ближнем Востоке. Помимо того, что подобные идеи не находили понимания большинства израильского общества и его политического класса, опасения Иерусалима вызывала и направленность тогдашнего нового курса США в регионе, предполагавшая «прагматичный» подход к системе общих ценностей и долгосрочных стратегических обязательств, на которых традиционно строились американо-израильские отношения. В силу чего израильские лидеры не исключали шанса остаться один на один с (по мнению израильтян, неизбежно негативными) последствиями таких экспериментов. А эскапистская линия США в сирийском кризисе лишь добавляла к этим опасениям новые аргументы.
Этот сюжет сыграл свою роль и в торможении наметившегося диалога Израиля с умеренными прозападными арабо-суннитскими государствами региона. Последние были явно заинтересованы в сотрудничестве с Израилем для купирования угроз своему существованию со стороны гегемонистских устремлений Тегерана и радикально-исламистских суннитских движений, а также снятия с повестки дня «палестинской» темы, подрывавшей их внутреннюю стабильность. Условием Израиля была готовность арабских монархий, уже 15 лет пытающихся возложить на Израиль всю цену вопроса, «оплатить свою часть акций», в том числе и на палестинском треке. Однако сомнение в ультимативной поддержке израильской позиции Америкой, проистекающее из доктрины «невмешательства», к тому же подкрепленной демонстративным «охлаждением» отношений с США еврейским государством с целью «перезагрузки» отношений США с арабо-исламским миром, делала такой сдвиг малореальным.
Что касается отношения к ситуации в Сирии самого Израиля, то американо-израильские разногласия, имевшие место на протяжении обеих каденций Барака Обамы по большинству аспектов национальной безопасности (разумеется, за исключением продолжавшей динамично развиваться даже на пике этих разногласий сферы военно-технического сотрудничества), так или иначе влияли и на этот аспект. В отличие от США, Израиль, на протяжении всех 6 лет сирийского кризиса, считал, что режим Башара Асада является не лучшей опцией для обеспечения стабильности в регионе. Во всяком случае, израильский министр обороны Авигдор Либерман не упускал случая заметить, что те, кто ищет стабильности в Сирии, должны понимать, что это будет невозможно при сохранении Асада у власти. Того же мнения, временами выбирая более мягкие определения, явно придерживались и Премьер-министр Биньямин Нетаньяху, и другие ключевые представители военно-политического руководства Израиля.
С другой стороны, само по себе видение США о том, что Израилю следовало поддерживать линию невмешательства в сирийский кризис, в Иерусалиме возражений не вызывали. Однако, в свете проблематичного отношения Вашингтона к соблюдению Дамаском им же установленных «красных линий», оставался вопрос — в какой степени американские гарантии безопасности, данные своему стратегическому союзнику, будут релевантными, если этот кризис «перехлестнет» границы еврейского государства — в чем, по всем признакам, были бы заинтересованы иранские патроны официальной Сирии?
В этих условиях израильские лидеры предпочли пойти на прямые договоренности с Москвой, где также проявили готовность учесть некоторые из израильских интересов. Включая понимание причин, по которым Израиль не готов допустить открытие нового антиизраильского фронта Ирана со стороны сирийской части Голанских высот, а также усилий по пресечению поставок режимом Асада или с его помощью через территорию Сирии иранских и российских вооружений враждебным Израилю террористическим группировкам радикальных исламистов.
В том, что эта, отработанная в ходе многочисленных российско-израильских контактов на высшем уровне и профессиональных команд двух стран схема работает, свидетельствует отсутствие открытых возражений российской стороны на действия, предпринятые ЦАХАЛом (или приписываемые ему) в 2015–2017 годах. Например, на нанесенные в этот период четыре десятка ударов (впятеро больше, чем за два предыдущих года) по находящимся в Сирии складам и транспортам вооружений, включая российским, предназначенных для передачи южно-ливанской «Хизбалле», и способных повлиять на стратегический баланс в районе северных границ Израиля. А также жесткое подавление израильскими ВВС и артиллерией ЦАХАЛа источников эпизодических обстрелов территории Израиля с сирийской стороны, и сирийских ПВО, пытавшихся открыть огонь по израильским самолетам. В свою очередь, в Иерусалиме, вопреки многолетним усилиям не допустить передачи Сирии российских ПВО «С-300», достаточно сдержанно отнеслись к развертыванию там намного более продвинутой версии этих комплексов, будучи уверены, что поставленные им боевые задачи, по крайне мере сегодня, находятся вне контекста израильско-сирийских отношений.
Российский фактор
Поэтому вопрос, в какой степени эти, в принципе, устраивающие обе стороны понимания, вплетенные в схему достигнутых в 2015 и 2016 гг. договоренностей между Израилем и США и между США и Россией, остаются релевантными в новой ситуации, является далеко не праздным.
На первый взгляд, ответ на этот вопрос, скорее, отрицательный. Россия отвергла предъявленные сирийскому режиму обвинения в использовании оружия массового поражения против мирных граждан и резко осудила американский «удар возмездия». По информации СМИ, в разговоре с Б. Нетаньяху президент России В. Путин также выразил неудовольствие тем, что Израиль принял американскую и в целом западную версию событий, не дожидаясь итогов «независимого международного расследования»; что некоторые израильские эксперты поспешили назвать «тревожным признаком возможного негативного влияния на координацию действий Израиля и России в Сирии, и на готовность России прислушиваться к израильским пожеланиям не допустить Иран к израильским границам». Со своей стороны, в арабскую прессу из неких источников была немедленно «слита» информация о том, что Сирия, Иран и «Хизбалла» взвешивают возможность атаковать Израиль, если американские атаки в Сирии будут продолжены. Впрочем, степень надежности источника, как и серьёзность этих заявлений, остается под вопросом, не говоря уже о том, что ненависть к еврейскому государству этих субъектов вряд ли нуждается в дополнительных мотивах.
Заметим, что и до описываемых событий в Иерусалиме отмечали усиление присутствия боевиков «Хизбаллы» и иранских КСИР на сирийской части Голанских высот, располагающих, среди прочего, тяжелой артиллерией российского производства (о том, что израильтянам это известно, Нетаньяху проинформировал Путина на их встрече в марте с. г.). И, соответственно, выражали скепсис по поводу способности России в такой ситуации гарантировать спокойствие в районах, примыкающих к израильским границам.
В этом смысле, санкционированный Трампом удар ВМС США по авиабазе в Сирии в ответ на предполагаемую химическую атаку режимом Башара аль-Асада лишь ускорил события, подвигнув Нетаньяху выдвинуть идею создания буферной зоны между Израилем, Иорданией и Сирией «…в рамках любой будущей резолюции о прекращении шестилетней сирийской гражданской войны». По информации израильских медиа, создание такой зоны безопасности, в обеспечение которой израильские военные непосредственно вовлечены не будут, призвано удерживать силы Ирана и террористической группировки «Хизбалла» на безопасном расстоянии от израильской территории, а также служить фактором поддержания региональной стабильности. Именно в таком контексте, по тем же данным, эта идея уже рассматривается на международном уровне.
Мнение России по этому поводу пока неизвестно. Но в любом случае, в Москве уже дали понять, что в случае углубления конфронтации Сирии и США, ее симпатии и поддержка будут с Дамаском, который, вместе с «Хизбаллой» и Ираном, не скупится на угрозы в адрес американцев (например, не исключают возможности атаковать американские цели в Персидском заливе). На первый взгляд, это и есть ответ на заявление Рекса Тиллерсона на встрече министров иностранных дел крупнейших экономически развитых стран (Group G7) в итальянском городе Лукка 11 апреля с. г. Накануне своего отъезда в Москву Тиллерсон так представил совместную позицию этой группы и их ближневосточных союзников: «России придется выбирать между Соединенными Штатами и западными единомышленниками, или режимом сирийского Президента Башара Асада, Ираном и «Хизбаллой». Нам понятно, что правление клана Асада приближается к концу, и мы надеемся, что российское правительство поймет, что держаться за такого ненадежного партнера непродуктивно».
Российские представители ожидаемо отвергли саму мысль о возможности обсуждать ультиматумы такого рода как «бесполезные и контрпродуктивные». Параллельно с этими заявлениями Россия приостановила действие механизма координации с Соединенными Штатами полетов в воздушном пространстве Сирии, что, теоретически, чревато возможностью столкновений американских и российских ВВС. Все это, казалось бы, подтверждает аргументы тех, кто считает, что действия США в Сирии подтолкнули Россию к тесному союзу с Ираном и его сателлитами, что увеличивает и риск нового масштабного регионального конфликта.
Первые итоги
И все же, у этой истории есть и иная сторона. Во-первых, хотя Россия и США представили взаимоисключающие данные об эффективности американского ракетного удара по базе ВВС Сирии, оба сообщения сходятся в одном пункте — это сравнительно низкие потери среди личного состава базы, причем в американском оборонном ведомстве подчеркивают, что были приняты меры для того, чтобы минимизировать человеческие жертвы. Кроме того, отмечается, что удары не наносились по объектам, где могли храниться арсеналы химического оружия. В этой связи нельзя не заметить, что вооруженные силы США 7 апреля провели свою операцию именно в стиле примерно тех же договоренностей, которые были в свое время достигнуты между Б. Нетаньяху и В. Путиным. Россияне, которые используют базу Шайрат в качестве авиабазы своих военно-космических сил в Сирии, были предупреждены практически одновременно с партнерами США по НАТО и Израилем, из чего следует наличие американской установки непременно избежать удара непосредственно по российским военным.
Считается, что Москва, в свою очередь, уведомила Дамаск, благодаря чему часть самолетов, и не только российский, но и часть сирийского личного состава успели покинуть авиабазу до нанесения удара. Так или иначе, российский контингент в Сирии, и Россия как субъект конфликта, остались в стороне. В пользу этой версии говорит хотя бы тот факт, что запланированный до взрыва в отношениях российский визит госсекретаря США отменен не был — лишь, что понятно, сместил акценты в повестке дня.
Далее, американцы уже дали понять, что их атака на Сирию есть одноразовый ход, целью которого было послать внятный сигнал всем вовлечённым в конфликт субъектам, о том, что свобода их маневра в Сирии не является безграничной. Но это не значит, что Вашингтон, как минимум, на этом этапе, намерен осуществлять масштабное военное вмешательство на стороне одной их противоборствующих в Сирии группировок. Как максимум, американцы могут рассмотреть введение дополнительных экономических санкций против Дамаска, на возможность чего намекнул министр финансов США Стивен Мнучин (Steven Mnuchin).
Наконец, вскоре выяснилось, что «российская дилемма Тиллерсона», несмотря на первоначальную форму ее представления, на самом деле не есть ультиматум Запада Москве. По словам самого Тиллерсона, в Вашингтоне пока не уверены, что Москва в принципе не готова выполнять свои обязательства по Сирии. Глава Госдепа США не исключает, что россияне оказались просто неспособны предотвратить использование ОМП, хотя и заметил, что особой разницы между этими сценариями он не видит.
Как бы то ни было, Тиллерсон приехал в Москву явно не доводить ситуацию до полного разрыва, а попробовать договориться, что отметила и российская сторона. На то он имел полномочия не только Трампа, но и Премьер-министра Великобритании Терезы Мей, которая увидела в поездке Госсекретаря «окно возможностей для прекращения [бесперспективного для российской власти] союза с Дамаском». А также Федерального канцлера Германии Ангелы Меркель, которая надеется, что единая позиция США и Европы сможет, как выразился министр иностранных дел в ее кабинете Зигмар Габриэль (Sigmar Gabriel) «убедить Россию перейти из [агрессивного] угла, где сидит Б. Асад, на поле поиска политических решений». Показательно, что после встречи Р. Тиллерсона с С. Лавровым главы обоих внешнеполитических ведомств были приняты Президентом России В. Путиным, что, по данным российских СМИ, должно было иметь место только в том случае, если бы «стороны увидели, что в переговорах есть какой-то смысл».
Д. Трамп и Р. Тиллерсон, по сути, предложили Путину и Лаврову вернуться к идее масштабного сотрудничества России и США в Сирии и Ираке — возможно, через подключение Вашингтона к «астанинскому процессу» — в обмен на отказ России от альянса с Тегераном и «Хизбаллой». Что, собственно, и было одним из аспектов высказанной еще до инаугурации Трампом идеи «рационализации» отношений двух стран (зондаж возможных шагов в этом направлении, похоже, и стоил должности советнику президента США по национальной безопасности Майклу Флинну, который так толком и не приступил к выполнению своих обязанностей). Причем, американцы были готовы учесть и те интересы, и обязательства российских лидеров, которые ранее казались им мало приемлемыми. Например, не только сохранение, в том или ином виде, алавитского режима, но и власти самого Б. Асада. Сегодня, в силу уверенности США и их союзников, что именно Б. Асад стоит за применением БОВ, это уже вряд ли возможно, но остальные американские предложения, похоже, пока остаются в силе.
С точки зрения американской стороны, предлагаемый ими компромисс, в случае его достижения, является классической «win-win game», ибо дает возможность Путину «сохранить лицо» и большую часть его сирийских стратегических активов. А американцам, нынешние объявленные цели которых в Сирии, согласно послу США в ООН Никки Хейли, звучат как «вытеснение из Сирии иранского влияния, устранение Б. Асада, разгром ИГИЛ и перевод кризиса в сферу политических решений» — получить Россию в качестве партнера по достижению, как минимум, двух последних приоритетов из этого списка.
Складывается впечатление, что, с точки зрения США, такой результат был бы наилучшим политическим итогом «операции возмездия» американских ВМС, которая является одним из пока немногих индикаторов новой ближневосточной доктрины Белого дома и Государственного департамента США. Действительно, изменение отношения Вашингтона к традиционным ближневосточным союзникам нельзя не заметить.
Израиль был, понятно, первым в очереди на «перезагрузку» отношений. Следующим был Египет, что и случилось несколько дней назад, когда в Белом доме был тепло принят египетский Президент Абдель Фатах ас-Сиси. Дальше на очереди — остальные ближневосточные прозападные суннитские монархии. Но двусторонние отношения Вашингтона с кем-либо из них в данном случае имеют меньшее значение, чем изменение региональной политики США в целом, и в отношении Сирии в частности.
Что в этом курсе от разработанной стратегии, что от спонтанных реакций на события, а что от wishfulthinking (романтических надежд, как говорят те же американцы), пока сказать невозможно. Например, комментаторы рекомендуют пока не переоценивать позитив реакции столиц прозападных арабских режимов, где ощущаются и определенные опасения в отношении дальнейшего развития событий. Как пишет один из местных экспертов, «сокращение числа самолетов ВВС Сирии, способных уничтожать граждан страны, само по себе важно — как и то, что осуждение нарушения международных норм обращения с ОМП будет отныне выражаться не только ничего не значащими словами». И все же «имеется опасность, в случае расширения интервенции внешних сил в Сирии, потери контроля над процессом», последствия чего сегодня трудно предугадать. Наибольшие сомнения в этом смысле выразил как раз Египет, воздержавшийся от приветствий американских атак на Сирию и призвавший США и Россию не эскалировать кризис, а постараться контролировать его.
Тем важнее хозяину Белого дома сегодня найти взаимопонимание по всем этим пунктам не только со своими визави в европейских и арабских столицах, и на иерусалимской улице Каплан, но и в Кремле. Но каково бы ни было решение, именно Президент США Дональд Трамп является пока главным победителем по итогам последних событий в глазах Америки и стран Запада и на первый взгляд. «В жерле кипящего вулкана, которым по-прежнему остается Ближний Восток — считает Залман Шоваль (в прошлом — посол Израиля в США и политический советник Ариэля Шарона), — правители Дамаска [два последних года] пребывали в уверенности, что сложившиеся [при прежней администрации США] правила игры не изменятся и сегодня они смогут действовать в том же духе, включая применение химического оружия. Действия Трампа показали кардинальную ошибочность подобных представлений».
Некоторые эксперты, впрочем, полагают, что и эта ситуация в каком-то смысле может работать на Асада. Так, израильский военный и политический обозреватель Йони Бен-Менахем подозревает, что «…американская атака на Сирию похоронила, на неопределенное время, любые шансы на политическое урегулирование в Сирии в формате, заданном переговорами в Женеве». «Асад, — замечает Бен-Менахем, — не раз открыто говорил о том, что он не верит в существование способа остановить повстанцев и восстановить контроль над всей Сирией, кроме военного, и уверен, что поддержка России, Ирана и «Хизбаллы» может позволить ему это сделать».
Разумеется, остается вопрос, сознательно ли Асад, как намекает Бен-Менахем, добивался такого результата, устраивая «химическую бойню» в провинции Идлиб? Не применял, в силу политических соображений, БОВ конкретно 4 апреля, но в принципе вполне способен это сделать, и не исключено, пошел бы на этот шаг, если бы позволили обстоятельства (в формулировке австралийского парламентария и эксперта по безопасности Эндрю Вилки). Либо просто использует ситуацию, которая, как предпочитают думать иные эксперты, возникла без его участия. Но если логика Асада такова, ни в первом, ни во втором, ни в третьем случае ничто ему не мешает реализовывать силовой сценарий и в дальнейшем. Ибо ограниченный и в целом символический американский удар, который никак не перечеркивает военных достижений проправительственной коалиции последних месяцев, скорее всего, не будет иметь продолжения. А в случае дальнейшей эскалации, как могут полагать в Дамаске, американцев воленс-ноленс будет вынуждена удержать Россия.
Что касается остальных субъектов конфликта, то схема сближения США и России за счет Ирана и его сателлитов, понятно, не вызвала восторга иранских аятолл. В силу чего Иран сегодня, по сути, является главным бенефициаром срыва, вследствие применения ОМП против гражданского населения в провинции Идлиб и американской «операции возмездия», первых попыток таких договоренностей. Оговоримся, что сказанное совсем не обязательно означает, что именно иранцы устроили или санкционировали применение ОМП. По мнению некоторых наблюдателей, следы стоит искать в иных местах, например, в спецслужбах Турции, вступающей в очередной виток конфронтации с Россией, в СМИ которой мелькают намеки на причастность Анкары и к недавним терактам в Санкт-Петербурге.
В итоге, даже если принять версию, что Иран или Б. Асад во всей этой истории ни при чем (по крайней мере, в отношении последнего большинство наблюдателей пока так не считает), Тегеран и Дамаск выглядят сторонами, которые сегодня больше других заинтересованы в доминировании силовых схем развития конфликта в самой Сирии. Равно как и в атмосфере «новой Холодной войны» вокруг нее. Многие полагают, что в этом же лагере большую часть времени находятся Турция, Катар и, отчасти, саудиты. Напротив, США, европейцы, и, разумеется, Израиль, по идее заинтересованы в противоположном сценарии. Позиция России в этой ситуации, может изменить баланс в ту или иную сторону. Каков будет ее выбор?
***
Наша справка: Автор статьи Владимир (Зеэв) Ханин родился в Запорожье, окончил аспирантуру Института Африки АН СССР в Москве, доктор философии (политические науки). После репатриации преподавал в ряде учебных заведений Израиля, читал лекции в университетах Оксфорда и Лондона. Автор многих публикаций в мировых СМИ, написал 9 книг, соавтор и редактор ряда коллективных монографий.
Сотрудничает с радио «Голос Израиля», «Радио Свобода», Девятым телеканалом Израиля.