Что видит российский бизнес через зеленые очки
Российские предприятия перестали ждать милостей от природы. Теперь они оказывают ей милости сами
Вопрос в том, насколько добровольно и эффективно предприятия страны это делают.
Мероприятия, преследующие экологические цели, обошлись в минувшем году российскому бизнесу в более чем 640 млрд рублей. По данным аудиторско-консалтинговой службы Finexpertiza, это на 97, 2 млрд рублей или 13,1 процента больше, чем предприятия потратили на сохранение чистоты воды, воздуха и утилизацию отходов в 2019 году. Лидирует среди самых экологически мыслящих регионов Москва. Ее предприятия в совокупности инвестировали в создание «зеленой» окружающей среды почти десятую часть общероссийского объема вложенных средств — 61 млрд рублей. Следом идут Красноярский край, Подмосковье и ХМАО.
По данным Finexpertiza, в 2020 году российские предприятия (включая транспорт) выбросили в атмосферу 22,2 млн тонн загрязняющих веществ. На каждого жителя России их в среднем пришлось по 151,5 — таких как бензопирен, свинец, бензол, формальдегид, серная кислота и соединения фтора. И все же, это на 2,3%, или 516 тыс. тонн меньше, чем в 2019 году. По промышленным загрязнениям атмосферы прошлый год стал самым чистым за последние 20 лет, в течение которых такая статистика собирается — это стало, пожалуй, единственным положительным эффектом от пандемии коронавируса.
Но это, что называется, «средняя температура по больнице». В 37 из 85 российских регионов объем выбросов, судя по статистике Росприроднадзора, в 2020 году увеличился. Сильнее всего выросло загрязнение атмосферы в Севастополе (годовой прирост 35,5%), Марий-Эл (+31,1%), Тверской области (+26,3%). К счастью, в абсолютных цифрах эти проценты не изменили общую по стране тенденцию к оздоровлению экологической обстановки. В противовес росту загрязнений в упомянутых регионах, в лидерах снижения вредных выбросов выступили Удмуртия, Чувашия, Магаданская область и Калмыкия.
Но все же, погоду в общенациональном масштабе делают города-миллионники, и им, по большей части, в этом плане нечего стыдиться. По объему вредных выбросов Москва оказалась только на 16 месте, Санкт-Петербург — на 35 (большую часть вредных выбросов в этих двух городах эмитирует транспорт). Первое же место среди миллионников-загрязнителей занял Красноярск, причем с большим отрывом от занимающей второе место Кемеровской области: 2,729 млн тонн против 1679 млн тонн соответственно. И это при том, что население последней в два с половиной раза больше населения Красноярска.
Не стой над душой
Директор Всероссийского института природы Андрей Пешков призывает не сильно обольщаться цифрами кажущегося роста экологического благополучия, поскольку, по его сведениям, реальная картина не вполне соответствует статистике. «Сомнения экологов в реальности сокращений выбросов основаны на ряде факторов, главный из которых заключается в том, что Росприроднадзор составляет свои статотчеты, суммируя отчеты отдельных предприятий, — говорит Пешков. — А им выгодно занижать объемы вредных выбросов и преувеличивать свои усилия по внедрению природосберегающих технологий. В результате возникают статистические ножницы, порождающие впечатление, что российская промышленность твердо встала на «зеленые» рельсы».
Несмотря на то, что в период пандемии число работающих предприятий реально сократилось (а количество перешедших на удаленный режим работы выросло на 110 процентов), подавляющее их большинство относилось к сфере услуг, торговли, информационных технологий. Они никогда не вносили существенного вклада в загрязнение окружающей среды, и уход их с рынка внес минимальный вклад в очищение атмосферы и водных ресурсов. Реальные же загрязнители — заводы и транспорт — уйти на удаленку не могут технологически, и по этой причине локдауны мало поспособствовали сокращению их доли вредной эмиссии.
По опыту Пешкова, подавляющему большинству российских предприятий финансово не под силу выполнять те природоохранные требования, которые необходимы для исполнения обязательств России в рамках международных договоренностей по борьбе с изменениями климата. «В России сегодня в электрогенерации используются технологии 40-летней давности по термическому сжиганию топлива. Вы сильно ошибаетесь, если полагаете, что поставить на трубу ТЭЦ газоулавливающий фильтр — это считается природоохранным мероприятием, — говорит Пешков. — Это капля в море. Но даже такие точечные улучшения предприятия проводят только в том случае, если у них над душой будет стоять инспектор природоохраны. Как только инспектор уедет, заводы снова начинают сбрасывать газы — обычно по ночам, чтобы “хвостов” не было видно. Но в статистику Росприроднадзора это, естественно, не попадает».
Впрочем, Пешков — что звучит из уст директора природоохранного института на первый взгляд парадоксально — призывает власти России не впрягаться в навязываемую ей Евросоюзом антипарниковую повестку, известную как «Европейская зеленая сделка» (2019). Почему «на первый взгляд»? Потому что он считает вмененные России обязательства по сокращению эмиссии парниковых газов и достижения «углеродной нейтральности» инструментом недобросовестной экономической конкуренции и призывает развернуть этот инструмент против его изобретателей.
«Европа потратила один триллион евро, чтобы продавить дискриминационный для остальных стран механизм, являющийся на самом деле “углеродным оружием” против экономических конкурентов. России надо не слепо следовать европейским требованиям, а предъявить собственную калькуляцию того, кто на самом деле кого загрязняет. И если мы в эту калькуляцию включим атмосферный западный перенос и нашу поглощающую способность (преимущественное движение воздушных масс и лесные массивы — Ред.), то окажется, что это они нам должны платить, а не мы им», — уверен эколог.
Зеленые иллюзии
Даже если не оспаривать данные о снижении промышленных выбросов в 2020 году, это не дает ни малейшего основания промышленникам и чиновникам приписывать улучшение экологической обстановки собственным заслугам, соглашается с Пешковым эксперт комитета Госдумы по природным ресурсам и природопользованию, гендиректор Центра правового обеспечения природопользования Борис Кокотов. «Для российских промышленников экологическое сознание вообще нетипично, — считает он. — Никто, за исключением единичных случаев, не станет добровольно тратить средства на природоохранные мероприятия исключительно из какой-то эфемерной социальной ответственности бизнеса. Если компании и осуществляют какие-то инвестиции в экологию, то почти исключительно из-под палки, чтобы избежать штрафов за невыполнение нормативов по ПДК. Если же формально эти нормативы не нарушаются, то где у предприятия мотивация вообще что-то в этом направлении делать?»
Цифры роста инвестиций в природоохранные мероприятия в тех или иных регионах по большей части лукавство и подмена понятий, продолжает эколог. Промышленники и предприниматели включают в отчеты по улучшению экологичности своих производств те мероприятия, которые они обязаны были бы провести в любом случае, чтобы оставаться в пределах установленных законодательством санитарных нормативов.
А для внешнего наблюдателя создается впечатление нарастания инвестиций в «зеленые» технологии, хотя на самом деле такие капиталовложения не приближают к декларируемой цели ни на шаг. «Сам факт того, что снижение вредных выбросов пришлось на пандемический год, служит лучшим доказательством того, что произошло это в силу внешних причин, а не из-за того, что все промышленники России вдруг резко взялись за ум и прониклись экологическим сознанием, — уверен Кокотов. — Чиновникам, конечно, лестно приписать себе снижение загрязнений: это красивый повод для пропаганды успехов экологической политики государства. Но, как человек, который занимается практической промышленной экологией, я не вижу сегодня оснований для утверждений, что в экологическом сознании хозяйствующих субъектов произошел перелом».
Пик совокупных выбросов российской промышленности пришелся на 2007 год. Затем выбросы начали снижаться, и к 2014—2015 годам стабилизировались на уровне 17 млн тонн, а в 2020 году выбросы впервые опустились до 16,95 млн тонн. Произошло ли это в силу естественного спада экономической активности или за счет сознательной политики промпредприятий — вопрос, на который эксперты не дают однозначного ответа. Скорее всего, роль сыграла комбинация обоих факторов, а решить спор в ту или иную пользу можно будет только тогда, когда экономика России выйдет на «доковдиные» уровни.
Автор Игорь Серебряный, корреспондент Expert.ru
https://expert.ru/2021/07/16/chto-vidit-rossiyskiy-biznes-cherez-zelenyye-ochki/
***
Приложение. С помойки подул зеленый ветер
Евгений Огородников, редактор отдела рейтинги журнала «Эксперт»: "Россия отстает от мира во внедрении экономики замкнутого цикла, хотя у нас есть и технологии, и интерес со стороны бизнеса. Нет только воли государства для тонкой и предметной настройки секторов по вторичному использованию ресурсов",
В России бизнес должен оплачивать ущерб, который своими действиями он наносит окружающей природе. Об этом заявил президент России Владимир Путин в своем послании Федеральному собранию: «Такой подход, очень простой. Получил прибыль за счет природы — убери за собой. <...> Принцип “загрязнитель платит” должен в полной мере работать и в сфере обращения с отходами, чтобы обеспечить переход к экономике замкнутого цикла». Россия с некоторым запозданием по сравнению со всем миром постепенно разворачивается к экологической повестке и шаг за шагом осваивает «зеленую» нишу экологии.
При этом можно выделить как минимум две экологические повестки. Одна — международная: «углеродный», сокращение выбросов CO2, энергопереход и т. д. Тема, во многом навязанная нашей стране, крупнейшему производителю углеводородов, извне и пугающая, так как сулит существенным сокращением доходов для российских производителей нефти и газа, металлов, химии — традиционным донорам бюджета. По расчетам Института проблем естественных монополий (ИПЕМ), углеродный налог, введенный в ЕС, будет обходиться российским экспортерам в 2,2 млрд долларов ежегодно. Такие издержки могут привести к уходу ряда производителей РФ с европейского рынка, так как цена на их товары с учетом налога станет неконкурентной.
Тем не менее углеродный налог еще не введен, как будет происходить его внедрение, чем будут замещены российские нефть, газ, уголь, черные металлы на европейском рынке — вопрос пока открытый. Поэтому углеродный след — это проблема перспективы, пусть и недалекой. Да и для отказа планеты от сжигания углеводородного топлива потребуется не одно десятилетие и годы разработок необходимых технологий. Россия с ее технологическими заделом имеет шанс занять свою нишу в прекрасном безуглеродном будущем.
Но есть и вторая повестка. Она не столь мейнстримная, о ней мало говорят, но для нас она важнее. Эта повестка сформирована нашим жизненным укладом и нашей российской экономикой. Вдруг оказалось, что огромные объемы отходов, которые производятся в России: макулатура, резина, пластик, шламы, шлаки, зола, отработанная техника, сельхозотходы, — все это ценное сырье для переделов. Главное, правильно организовать процесс сбора этого сырья, а спрос на готовую продукцию переработки уже есть.
В этом спецдокладе мы собрали три вида экологических кейсов. Первый — это энергосбережение в жилом секторе. Второе направление — промышленные отходы. Третье — утилизация бытовых отходов.
Этот специальный доклад — начало новой регулярной рубрики журнала «Эксперт» «Суперзеленая экономика». В ней мы будем рассказывать о том, как адаптируется российская экономика в новом «зеленом» мире, об основных трендах, проблемах и, конечно, об успешных кейсах, когда «зеленая» повестка оказалась органично вписана в бизнес-логику.
Как считать
Сегодня в мире циркуляционная экономика, означающая замкнутый производственный цикл, — это в среднем 8,4% всех потребленных ресурсов. Для Германии цифра немного выше, по оценкам BCG — 10,4%. Это означает, что лишь 10,4% ресурсов, потребляемых в производстве, составляют вторично используемые материалы. Если говорить о доле в ВВП, то это порядка 5%. При этом в той же Германии все «низко висящие плоды» уже собраны — все, что было рентабельно перерабатывать, уже перерабатывается. По оценкам того же BCG, доля вторично используемых ресурсов в экономике страны сегодня растет на 0,1 процентного пункта в год.
Подобных расчетов и оценок для России нет. Но у нас в стране потенциал рекциклинга существенно больше, чем в той же Германии, ввиду структуры нашей экономики. Она основана на первичных переделах, то есть тех, где образуется самое большое количество отходов производства. В то же время эксперты уверены: мы отстаем от среднемировых цифр по уровню переработки, а экономика замкнутого цикла со времен СССР скорее деградировала, нежели развивалась.
На бытовом уровне это вылилось в то, что страна отказалась, например, от стандартизированной тары для продуктов — молочных и пивных бутылок, от системы аренды товаров длительного использования (телевизоров, электроинструмента), тогда как сегодня это мейнстрим мировой экономики. В России оказалась разрушена система сбора вторсырья на бытовом уровне — например, пионерские сборы металлолома и макулатуры. И сегодня нам приходится догонять мир, выстраивая утраченные системы заново.
Но есть и хорошие новости: за тридцать лет технологии экономики замкнутого цикла ушли далеко вперед. Это позволяет вовлекать в оборот большее количество отходов, ранее непригодных для переработки; кроме того, расширилось количество видов отходов, поддающихся переработке, — теперь в них входят пластик, резина, шламы, золошлаки и т. д.
Еще одна плохая новость: внедрение циркуляционной экономики вряд ли увеличит цифры номинального ВВП в краткосрочной перспективе. Например, с точки зрения расчета ВВП внедрение энергосберегающих ламп вместо ламп накаливания уменьшает размер экономики. Лампа накаливания в качестве осветительного прибора крайне неэффективна: непосредственно на освещение в ней расходуется всего 5–10% потребляемой энергии, а остальное преобразуется в тепло и фактически уходит на обогрев атмосферы. Замена этой лампы на светодиодную приводит к тому, что светит она точно так же, но энергии на нее уходит до десяти раз меньше, а служит номинально она до десяти раз дольше. В итоге от этой замены номинальная экономика теряет в размерах: требуется меньше электричества, меньше заводов по выпуску ламп, меньше сервисных услуг по их установке и замене.
Кто же выигрывает от циркуляционной экономики? В первую очередь выигрывает потребитель, то есть мы, так как тратим меньше денег, на те же лампы и можем их потратить на другие формы потребления. В долгосрочном плане выигрывает и экономика — от энергосберегающих технологий высвобождается огромное количество энергии, которую можно направить на растущий спрос экономики в электричестве. При этом строить новые станции не нужно — значит, и тут высвобождается значительный инвестиционный ресурс, который можно направить в другие отрасли. Выигрывают будущие поколения — им достанется больше первичных ресурсов. Выигрывает природа — ресурсы будут добываться менее интенсивно, а значит, мир будет развиваться гармоничнее и устойчивее.
Пример с энергосберегающей лампочкой можно масштабировать на всю экономику замкнутого цикла. Эта экономика не способна дать новой добавленной стоимости к уже сложившейся экономике, так как для нее не требуется новых ресурсов. Скорее она использует старые ресурсы вторично и понемногу замещает классические добычные отрасли. Да, она создает новые рабочие места, налоги. На она же отнимает эти рабочие места, налоги, в конечном счете прибыль у добывающих отраслей. Но вот что главное: экономика замкнутого цикла точно повышает качество жизни людей, как в материальном, так и в более широком, ментальном аспекте.
Учет и утепление
Сегодня в России сложилась уникальная ситуация, когда есть технологические решения, есть желание населения экономить на оплате коммунальных услуг, но нет воли правительства. Оно в связке с банками и строительными компаниями предпочитает экономить на строительстве жилья, жертвуя энергоэффективностью зданий. Хотя потенциал сокращения потребления тепла у частного сектора разнится от 30 до 50%. И в вопросе энергоэффективности жилого сектора Россия отстает не только от Европы, бывших стран СЭВ, но уже и от Украины и Казахстана.
Но на фоне невысоких доходов граждан экономия на стоимости ЖКХ — важнейшее направление. Приведем пример: в Мурманске средняя зарплата — 36 тыс. рублей в месяц, а в год за отопление трехкомнатной квартиры по нормативам жителю города приходиться отдавать до 70 тыс. рублей. Сокращение этой величины вдвое, а это возможно при сегодняшних технологиях, позволит увеличить «реальные» доходы гражданина на 8%.
Сегодня наш жилой сектор ежегодно потребляет 600 Гкал тепла в год. Цена одной гигакалории в России — около 2000 рублей, то есть потребители платят за тепло 1,2 трлн рублей в год. Экономия четверти выработанного тепла дает 300 млрд рублей экономии. Это живые деньги, которые граждане могут направить на потребление и увеличение внутреннего спроса. Либо это высвободившийся ресурс, который можно ежегодно направлять на модернизацию ЖКХ. Цифра гигантская — около 0,3 до 0,5% ВВП (в случае, если сэкономить удастся половину потребляемого тепла).
И в целом в модернизации ЖКХ нет ничего сложного. Материалы и оборудование выпускаются в России — энергосберегающие окна, утеплители фасадов зданий. Но чтобы все это превратить в реальную экономию, необходим повсеместный учет поставленного теплового ресурса и установка индивидуальных тепловых пунктов. А вот с этим пока сложно. Минстрой сегодня, наоборот, в открытую играет против энергоэффективности в угоду снижению себестоимости жилья. Один из самых удачных примеров работы с электронным мусором — предприятия корпорации «Экополис»
«Отходная» промышленность
Второе направление нашего спецдоклада — это примеры адаптации промышленных отраслей к экологической повестке. На примере ОМК и его нового «зеленого» металлургического комплекса «Эколант» мы попытались продемонстрировать процесс технологического перевооружения предприятия под новые «зеленые» требования в черной металлургии. Здесь важно, что черная металлургия отказывается от кокса. Технологии позволяют заменить его водородом, источник которого — природный газ. При этом на выходе получается сталь в разы чище, чем при доменном способе производства.
Смена технологического уклада важна не только для добывающей промышленности, но и для обрабатывающей. Например, совершенствование аддитивных материалов и технологий 3D-печати резко снизит потребность в ресурсах — то, на что раньше уходил 1 кг стали, теперь требует 300 г стального порошка. А это существенная экономия для любого производителя. Тем не менее вопрос эффективности для нашей промышленности все еще стоит очень остро. Так, в России в 2019 году образовалось 7,75 млрд тонн промышленных отходов. Основная доля таких отходов связана с добычей ископаемого топлива: более трех миллиардов тонн. Кейс СУЭК раскрывают проблему работы с отходами угольной генерации — золошлаками, остатками горения угля. Здесь сегодня отрабатываются технологии, просчитываются бизнес-модели. Более того, уже сегодня СУЭК утилизирует до 40% образовавшихся шлаков.
Несмотря на все эти примеры, приходится признать: в целом у компаний по-прежнему нет особых экономических стимулов инвестировать в утилизацию таких отходов, сегодня она зачастую убыточна. Хотя проблема стоит остро. Золошлаков в стране ежегодно образуется более 20 млн тонн. Другой пример — красные шламы, отходы переработки глинозема, сегодня в РФ их образуется более шести миллионов тонн в год. Добавим к этому отходы черной металлургии, шлаки: порядка 30 млн тонн в год, нефтяные и буровые шламы — более 20 млн тонн. И так далее по всем добывающим секторам. Добыча любого ресурса подразумевает производство побочных продуктов разной степени вредности и ценности. Сегодня большинство этих отходов складируется на полигонах.
Но по каждому из направлений ведутся изыскательские работы, накоплены десятки способов утилизации и переработки. Многие виды переработки рентабельны даже в России, с ее огромными запасами полезных ископаемых. Например, из металлургических шлаков можно извлекать цинк, золошлаки после сжигания угля богаты оксидом алюминия. В тонне красного шлама содержится более 100 граммов редкого металла скандия, цена которого — более 4,5 млн долларов за тонну. Однако для развития всех этих направлений нужны экономические стимулы. Сейчас самый простой способ утилизации — положить на склад или полигон и забыть. Конечный товар (нефть, металл, уголь) отправить на экспорт, то есть на внешнее потребление. А наша природа потерпит.
От этой модели необходимо отходить. И здесь в первую очередь важна роль государства — в виде административного давления на производителей путем роста штрафов за отходы, а с другой стороны — налоговых стимулов, чтобы было выгодно инвестировать в утилизацию отходов.
Вторая жизнь соломы
Огромная ниша промышленных отходов — отходы сельского хозяйства. На сегодня их переработки в стране практически нет ввиду высокой капиталоемкости, хотя сжигание сельскохозяйственных отходов для получения электричества и тепла — хороший, рентабельный бизнес, в среднем окупаемый за семь лет, а для агросектора отказ от переработки означает расходы на утилизацию и штраф за негативное воздействие на окружающую среду (НВОС).
В Германии из биотоплива вырабатывается до 10% электроэнергии страны. При этом энергосистема Германии не мелкая или автономная, она крупнейшая в Европе. Ежегодно здесь вырабатывается порядка 500 ТВт⋅ч электроэнергии. Например, в России показатель общей выработки — 1080 ТВт⋅ч. Главный источник для электрогенерации из биотоплива — биомасса, образующаяся в ходе сбора урожая и переработки ряда сельскохозяйственных культур. Сегодня в мире есть несколько десятков технологий для утилизации биомассы, от изготовления корма для скота, стройматериалов или гумуса, до производства из отходов газа, топливных пеллет или прямого сжигания. Биомасса обладает энергетическим потенциалом, ненамного уступающим традиционным топливам — бурому и каменному углю. Одна тонна подсолнечной лузги замещает 428 кубометров газа, а снижение выбросов углекислого газа составляет 807,6 кг.
Конечно, не все технологии переработки сельхозотходов рентабельны в России. Однако производство пеллет или прямое сжигание отходов для производства тепла или электроэнергии для собственных нужд — уже сегодня у нас в стране набирающий обороты, окупаемый бизнес. Учитывая темпы роста сельского хозяйства в России, растет и количество отходов. Сегодня это дополнительная антропогенная нагрузка на окружающую среду в густонаселенных районах страны — Центральной и Южной России.
Так, в России ежегодно производится более 200 млн тонн соломы, не менее 3,5 млн тонн подсолнечной лузги, еще столько же лузги риса, проса, гречихи. Прямое сжигание этих видов топлива может дать гигантский энергоресурс. Одной лузгой подсолнечника можно отопить два Новосибирска. Таким образом, переход на тепло- и когенерацию на отходах биомассы может значительно снизить сжигание ископаемого топлива и углеродный след в России. Вообще, всеми растительными отходами сельского хозяйства потенциально возможно заместить весь потребляемый в стране энергетический уголь, а это более 120 млн тонн. При этом доля угольной генерации в энергобалансе страны — 15%. То есть одними растительными отходами сельского хозяйства Россия может обогнать по выработке Германию.
Понятно, что эти цифры использования растительного сырья для электрогенерации лишь потенциальные, показывающие возможности отрасли. Но вслед за развитым миром мы все равно будем вынуждены двигаться в направлении замещения ископаемых топлив. Считается, что при сжигании растительных топлив выбросы углерода равны нулю, так как растения забрали этот углерод из окружающей среды. Например, если бы сотни миллиардов рублей, идущие на расширение БАМа и Транссиба, 80% загрузки которых — это перевозка угля, направить на развитие инфраструктуры утилизации растительных сельхозотходов, это могло бы дать колоссальный эффект для развития регионов, электроэнергетики, освоения нового направления в машиностроении. И, как итог, позволило бы нам адаптироваться к новым углеродным требованиям.
Еще одно направление — утилизация навоза. В энергодефицитных странах Западной Европы до 90% навоза утилизируют для производства биогаза. Из одной тонны навоза можно произвести 50–60 кубометров биогаза с содержанием метана 60%. В России ежегодно производится не мене 250 млн тонн этого вида отходов. Гигантская величина и огромная проблема для регионов, где развито животноводство. Однако этого ресурса хватило бы для замещения 9 млрд кубометров природного газа в год — такой объем газа потребляет Чехия.
В то же время, если производство тепла и электроэнергии для собственных нужд — это рентабельная деятельность, то биогаз при наших низких тарифах на газ природный потенциально интересен лишь в отдаленной перспективе. Реальные проекты по производству биогаза «летают» при тарифах на электроэнергию от 12 рублей за киловатт-час, что в полтора-два раза выше сегодняшних цен на электричество.
Мусорная жизнь
Третье направление нашего спецдоклада, пожалуй, одно из самых важных и актуальных — цепочки переработки бытового мусора. Сегодня в России перерабатывается, по разным оценкам, от 10 до 15% образовавшихся ТБО, и это очень мало по сравнению с развитыми странами (в Финляндии и Швейцарии в переработку уходит почти 100% ТБО). Однако ситуация с переработкой ТБО неоднородна. По словам замглавы ППК «Российский экологический оператор» Алексея Макрушина, лидером сферы обращения с отходами является переработка металлолома и макулатуры. Повторно удается использовать около 62% бывшей в употреблении бумаги и до 80% металла. У стекла этот показатель составляет 24%, у пластика всего 5%.
«Стоимость производства пластика в мире за год составляет от 80 до 120 миллиардов долларов. Треть из общего объема выбрасывается, соответственно, “выбрасываются” и деньги. Но самое страшное для нашей планеты то, что на переработку уходит всего 14 процентов пластика, — говорит исполнительный председатель совета директоров En+ Group лорд Грегори Баркер. — Мировое производство намного превышает объемы переработки, поэтому пластика так много вокруг нас — в океане, за городом, в парках и в полях. Главная задача мирового сообщества — сократить этот объем».
Сегодня по всей России появляются предприятия, заточенные на вторичную приработку отходов. Конечно, в первую очередь они сосредоточены в крупных агломерациях — Москве, Санкт-Петербурге, Краснодаре и т. д. Выбор локаций очевиден: в этих городах сконцентрировано наибольшее количество отходов, и компании могут без высоких транспортных затрат собирать сырье для своих производственных нужд. Поэтому в области работы с ТБО наша страна может очень быстро догнать развитые страны.
Кейсы компаний, описанных в спецдокладе: «Орис», «Экопласт» и СОЭМЗ, работающих на рынках утилизации резины, бытовой техники и корпусного пластика и макулатуры соответственно, — показывают, что проблем у «мусорной» отрасли все еще достаточно. Две основные, взаимосвязанные — проблемы сбора и логистики и, как следствие, низкая рентабельность утилизационного бизнеса.
Неудивительно, что два самых отлаженных рынка вторичной переработки в России — наследие Советского Союза: лом черных и цветных металлов и макулатура. Главная проблема российского рынка макулатуры — недостаточная собираемость. Сбор макулатуры всех марок в настоящее время составляет порядка 60% ее совокупного объема. То есть ежегодно 2,8 млн тонн пригодной для переработки макулатуры отправляется на захоронение. В итоге ежегодный дефицит этого сырья в Росси составляет порядка миллиона тонн.
Основной источник макулатуры, направляемой на переработку в России, — розничные сети и оптовое звено, наладившие системы сбора и сбыта этой продукции. Поэтому основная марка собираемой макулатуры в России — МС-5Б, отходы производства и потребления гофрированного картона. Хотя ее доля в образовании пригодной для переработки макулатуры составляет 60%, в объеме собираемой макулатуры она занимает уже более 86%. Собираемость других марок макулатуры в совокупности не превышает 20%.
Сегодня в России порядка 80 перерабатывающих макулатуру заводов. Вместе они производят 2,87 млн тонн продукции, дают работу для 35 тыс. человек и отчисляют в бюджеты 22,5 млрд рублей в год. При этом спрос на их продукцию растет стремительными темпами. «Спрос на продукцию целлюлозно-бумажных комбинатов за прошлый год вырос в несколько раз. Во время пандемии в стране стали использовать больше картонной упаковки. Предприятия отрасли развиваются, мы видим, что им не хватает макулатуры. К тому же произошли структурные сдвиги в отрасли, изменилось соотношение спроса и предложения, комбинаты переходят с производства газетной бумаги, на которую спрос упал во всем мире, на производство упаковки», — добавляет Алексей Макрушин.
В итоге сегодня макулатура в России стоит дороже, чем в Европе: в марте прошлого года ее цена составляла восемь рублей за килограмм, в марте текущего года — 25 рублей. Однако рост цен не мешает российским компаниям активно развиваться в этой нише. Более того, тот же СОЭМЗ умудряется экспортировать свою конечную продукцию.
Сложное сырье
Другое направление переработки ТБО — сложные отходы, требующие не только сбора, доставки, сортировки, но и последующей обработки, то есть специализированных фабрик. Это, к примеру, автомобильные шины, бытовая техника, компьютеры и пластик. Проблема таких отходов в том, что они разлагаются десятилетиями, а кроме того, попадая в окружающую среду, наносят ей серьезный вред. Пластик ломается на микрочастицы и попадает в живые организмы. Компьютеры, относящиеся по российской классификации к четвертому классу опасности, содержат ртуть и другие тяжелые металлы, то есть отходы первого-второго классов опасности. Хотя те же компьютеры содержат драгоценные металлы, способные окупить их утилизацию. Сегодня главная проблема здесь — наладить цепочку сбора и доставки до площадки утилизации.
Например, такая схема возможна и реализуется в Москве и в других крупных агломерациях, генерирующих большие объемы отходов, под которые рентабельно строить сети сбора и обрабатывающие фабрики. Но вот как утилизировать мизерные объемы техники, образующиеся в тысячах поселений по всей России, — вопрос сложный. Схожая проблема — автомобильные шины. С 2017 по 2019 год утилизировано 136 тыс. тонн отработанных шин. Но в России ежегодно их образуется порядка 800 тыс. тонн. Принимать их на полигоны запрещено. Как результат — несанкционированные свалки шин, наносящие ущерб окружающей среде. Сегодня переработка шин — низкорентабельный бизнес, и главная статья затрат — сбор и логистика. Хотя на продукцию переработки шин — металлолом, резиновую крошку, нейлоновый корд — спрос есть.
Проблемы роста
Глядя на проблемы бизнеса в экологии, можно выделить три системных проблемы в России. Первая — уже упоминавшаяся проблема сбора и логистики. Раздельный сбор бытовых отходов и их сортировка пока в России не отлажены. Основным способом утилизации как промышленных, так и бытовых отходов остается полигон. Проблема любого полигона в том, что он должен находиться в радиусе автомобильного плеча. То есть чем ближе к источнику образования мусора, тем лучше. А учитывая градостроительную политику СССР, когда к городу должна примыкать не только вся энергетическая и коммунальная инфраструктура, но и градообразующее предприятие, все это означает, что полигоны или шламохранилища в России — обязательный атрибут любой агломерации.
Полигоны отравляют жизнь горожанам, однако как-либо утилизировать накопленные там миллиарды тонн отходов пока сложно. Все опять-таки упирается в логистику. Цена транспортировки убивает любое экологическое начинание. Из первой проблемы вытекает вторая — рентабельность. Из всех разобранных нами кейсов самый выгодный бизнес — переработка макулатуры и электрогенерация на сельхозотходах, здесь рентабельность капитала — 15%. Другие направления менее рентабельны. Но это в первую очередь проблема регулирования, прежде всего налогового. Через освобождение от уплаты НВОС, НДС, налога на прибыль и утилизационные сборы можно дать импульс развитию любой переработки. Эти инструменты находятся в ведении государства, и налоговые формы поддержки переработки вторичных отходов необходимо внедрять активнее.
Третья проблема — административная. Особенно остро вопрос стоит в коммунальном хозяйстве. Государство через регулирование, ограничения и стратегирование может давать долгосрочные цели развития тем или иным отраслям.
Энергетика без потерь и ошибок
В 2020 году Минэкономики представило новый план снижения энергопотерь в российской экономике, поставив задачу снизить энергоемкость ВВП к 2030 году на 35% по сравнению с 2017-м. О слабых местах современной энергоэффективности в России «Эксперту» рассказал директор департамента промышленного оборудования «Грундфос» Сергей Захаров.
„expert.ru“: — Какие шаги необходимо сделать в первую очередь участникам рынка и властям и почему?
Сергей Захаров: — В России хорошо развито законодательство в области энергоэффективности, однако в большинстве случаев оно не реализуется на практике. Более того, существует некоторое противоречие в законах. Например, 261-й закон обязывает предприятия с госучастием утверждать и реализовывать программы в области энергосбережения и повышения энергетической эффективности. Однако в значительной степени он действует лишь на бумаге. Причина тому — фокус на низкую цену, которую предприятия прописывают в тендерах на закупку оборудования. В рамках госстратегии целесообразно было бы обязать предприятия проводить экспертизу — соответствует ли оборудование показателям, заявленным в тендере.
Еще одна необходимая мера — бо́льшая свобода действий для ресурсоснабжающих организаций при заключении энергосервисных контрактов. Ведь даже если компания заменила весь парк оборудования на энергоэффективный и добилась снижения расходов, это не означает, что сэкономленные средства она направит на дальнейшую модернизацию. Скорее всего экономия «уйдет» на сдерживание тарифов для населения. Такая ситуация лишает стимула проводить какие-либо энергосберегающие мероприятия в дальнейшем.
Полезной инициативой могло бы стать также возложение на застройщиков обеспечение качества их объектов с точки зрения энергопотребления. Это исключило бы ситуацию, когда они экономят и закупают неэнергоэффективное оборудование и материалы.
— Могут ли решения компании «Грундфос» помочь в достижении этой цели? Как?
— Мы производим энергоэффективные решения, снижающие стоимость жизненного цикла объекта. Таким образом, даже с помощью стандартного оборудования «Грундфос» можно добиться существенной экономии. Кроме того, мы разрабатываем инновационные интеллектуальные продукты, позволяющие проводить «донастройку» системы. Оборудование «Грундфос» предназначено для водоснабжения, отопления, водоотведения, водоподготовки и используется в сферах многоэтажного строительства, промышленности, теплоснабжения, коммунального водоснабжения и канализации.
— В чем заключается уникальность решений и как может применять их потребитель?
— Один из наиболее востребованных инструментов повышения энергоэффективности зданий — использование в составе их инженерной инфраструктуры современного оборудования со сниженным энергопотреблением и улучшенным функционалом. Это дает до 30 процентов прямой экономии энергии. А кроме того, позволяет оптимизировать смежные процессы, чтобы даже эта электроэнергия потреблялась наиболее эффективно и «по делу».
Например, применение «интеллектуальных» циркуляционных насосов с частотным регулированием позволяет строить более эффективные системы теплоснабжения, что в итоге ведет к экономии не только электроэнергии, но и тепла — основного энергоресурса, которое потребляют современные здания. В комплексе с другими мероприятиями такое оборудование позволяет сократить размер платы за содержание общедомового имущества на 15–20 процентов.
Автор Анна Немолвенко
https://expert.ru/expert/2021/23/s-pomoyki-podul-zeleniy-veter/