Карьера лидера белорусской оппозиции: от концертов в Германии до Моцарта и Баха в тюремной камере

Information
[-]

***

Ноты для Марии Колесниковой

11 лет колонии общего режима. К такому сроку приговорил сегодня Минский областной суд политика Марию Колесникову. В чем ее только не обвиняли: экстремизм, заговор, призывы к захвату власти, угроза национальной безопасности. А ведь все, чего она хотела — свободы. Но, видимо, свобода угрожает национальной безопасности Беларуси.

Суд в Беларуси приговорил Марию Колесникову к 11 годам лишения свободы. Максима Знака — к 10

Говоря о Марии Колесниковой, обычно упоминают ее упорство, мужество, лидерские качества, но часто забывают, что она музыкант, а ведь именно музыка привела ее в белорусскую политику и протест. И став политиком, она не перестала быть музыкантом. В России таких примеров почти нет. Можно вспомнить Ростроповича, поддержавшего Ельцина, вспомнить Курехина, участвовавшего в избирательной кампании запрещенной сейчас НБП, но вот, пожалуй, и все.

Большие музыканты у нас в основном или аполитичны, или поддерживают действующую власть, едят у нее с руки. В 2017 году, когда Колесникова возглавила минское культурное пространство Ок16, она была успешным академическим музыкантом, флейтистом европейского класса, теоретиком музыки. Было масса проектов, планов. И так совпало, что помещения, в которых находилось Ок16, принадлежали банку Виктора Бабарико, впоследствии оппозиционного кандидата на президентских выборах. Так они познакомились, политика началась.

В интервью «Медузе»* она говорила: «Существует совершенно очевидная связь между режимом и тем, насколько свободно я могу заниматься культурой и международными проектами в области современного искусства. В Беларуси существует цензура, которая не позволяет ни одному из музыкантов, художников, режиссеров заниматься тем, чем ему по-настоящему хочется. В Беларуси существует разрешительная система мероприятий — ты не можешь провести концерт без согласования с каким-то там органом, ты обязательно должен получить разрешение. Все государственные коллективы, будь то симфонический оркестр или оперный театр, получают мизерные, абсолютно унизительные зарплаты. И когда люди поймут, что это финансовое унижение связано с государством, многое изменится».

Беларусь Лукашенко — страна довольно закрытая, с культурным обменом там, мягко говоря, не все хорошо. Минские художники рассказывали мне, какое колоссальное впечатление произвело на них то, что Бабарико стал организовывать международные художественные проекты, привез коллекцию художников Парижской школы, создал галерею, стал проводить салон молодых художников. И все это без цензуры. Тут-то и появилась Колесникова со своей международной музыкальной карьерой.

Помимо музыкального таланта, у нее, что немаловажно для политика, яркий педагогический дар. Еще в юности, едва окончив Академию музыки по классу флейты и дирижирования, она стала преподавать игру на флейте в гимназиях. Училась и жила в Германии. Много выступала, но постепенно сама стала организатором культурных проектов.

Там, где она появлялась, всегда начиналась какая-то интересная движуха, что-то новое, необычное. Вернувшись в Беларусь, она создала цикл лекций «Уроки музыки для взрослых». А потом сделала вообще невероятный проект — «Оркестр роботов», где школьников учили программированию роботов-музыкантов. Когда 7 сентября 2020 года Колесникову задержали (а вернее похитили), сестра пыталась передать ей в СИЗО блок-флейту, маленький деревянный инструмент, но ее, конечно, не пропустили. Зато иногда пропускали ноты. Она писала из тюрьмы: «Меня накрыло волной любви и радости… Кто-то прислал в письме ноты Моцарта и это суперидея! Мне можно присылать ноты и они так классно звучат в голове». И еще цитата из писем: «Мир звуков, в котором я живу последние 30 лет, сильно отличается от того, что я слышу здесь. Отсутствие музыки и есть пытка. Спасает память, когда я закрываю глаза и слушаю внутри себя Баха, Моцарта и то, что я играла сама».

По предъявленному судом обвинению ей грозит до 12 лет лишения свободы. Но держится она прекрасно. То ли музыка помогает, то ли просто такой человек, жизнелюбивый, неунывающий, смелый. Когда в другой жизни, еще на воле, журналисты спросили ее, что она посоветует начинающим музыкантам, она сказала всего три слова: «Главное — не бояться».

Полина Осетинская, пианистка:

— У людей, которые имеют дело с музыкой, довольно часто обостренное чувство справедливости и вообще обнаженная эмоциональная сфера. Музыкант работает с разными эмоциональными состояниями, он способен понять многих и многое и гораздо ближе к сердцу и тоньше воспринимает происходящее. Меня поэтому не удивляет, что Колесникова ведет себя так, как ведет. Она человек очень смелый, мужественный. То, что происходит с ней сейчас, вызывает огромное сочувствие. Надеюсь, ее выпустят, хотя мы знаем, что в таких странах, как Беларусь, людей, которые занимаются протестной деятельностью, легко не выпускают. Но мы будем надеяться.

Мария Алиханова, флейтистка:

— Мы познакомились в 2016 году. Мне порекомендовали к ней обратиться за советом по поводу того, как найти жилье в немецком городе Дармштадт, куда я собиралась ехать. Маша очень мне помогла. Помню, что я ужасно бомбила ее вопросами и сообщениями, и она мне, тогда еще незнакомой коллеге, всегда отвечала. Она очень отзывчивый человек, всегда готовый помочь. Когда мы встретились в Дармштадте, бросалась в глаза ее чрезвычайная общительность, улыбчивость и доброжелательность. Мне показалось, что она знала там абсолютно всех, всем улыбалась, со всеми общалась, обсуждала какие-то проекты. Много рассказывала о ситуации в Белоруссии, было видно, что она очень переживает. Маша не из тех, кто уехал и жил исключительно немецкой жизнью, вычеркнув свою прошлую жизнь и стараясь приспособиться к новой.

Следующий раз мы встретились в Минске в апреле 2019, Маша была на концерте, в котором я принимала участие, это было в зале белорусской филармонии, и в антракте мы увиделись. И опять море радости, улыбок и доброжелательности. В тот раз она приезжала в Минск на свой день рождения, а так же организовывала независимый композиторский семинар в культурном пространстве под названием ОК16. Она ведь стала арт-директором ОК16 и пыталась расшевелить в Минске современную культуру.

Маша невероятно открыта всем музыкальным стилям и направлениям (от старинной музыки и игры на флейте траверсо до ультрасовременной музыки), она чрезвычайно разносторонний музыкант, способна быстро выучить сложнейшую современную музыку, а для этого требуется много знаний, терпения и концентрации. Был случай, когда мы с ней одновременно учили чудовищно сложную пьесу, это пьеса современного швейцарско-австрийского композитора Беата Фуррера Invоcation VI для сопрано и басовой флейты. Она мне написала потом, сколько ей понадобилось репетиций. Так вот, мне понадобилось больше. Маша тогда помогла мне с разбором, научила некоторым приемам. Я поняла, что она профессионал высокого уровня. Мельчайшие детали она разбирала очень подробно, проверяя каждый звук по записи.

А сейчас мне страшно за нее, но, по-моему, сама она не боится совсем. Это единственное, что радует. Я понимаю, что она не выйдет на свободу при нынешней власти, и от этого чувствую какую-то безысходность.

*Издание внесено Минюстом в список СМИ, выполняющих функцию иностранного агента.

Автор Ян Шенкман, обозреватель "Новой газеты"

https://novayagazeta.ru/articles/2021/09/06/noty-dlia-marii-kolesnikovoi

***

Незабытая мелодия для флейты

Тюрьма здорово обогатила мировую литературу. Есть тюремные мемуары, тюремная проза, тюремная поэзия. А в Беларуси наверняка однажды издадут сборник последних слов в суде. Потому что этих слов с августа прошлого года в Беларуси произнесено уже больше тысячи. А уголовных дел, связанных, по утверждению силовиков, с экстремизмом, в производстве больше четырех тысяч. Так что последних слов будет еще много. И сборник, похоже, будет многотомным.

В последний день лета последние слова в суде произнесли флейтистка Мария Колесникова и юрист Максим Знак — после того как прокурор потребовал для обоих по 12 лет лишения свободы. Правда, их точные слова и формулировки мы в ближайшее время не узнаем: суд над Колесниковой и Знаком — закрытый. Но адвокаты Марии и Максима кое-что все-таки смогли рассказать, осторожно протиснувшись сквозь решетку подписки о неразглашении. Адвокат Владимир Пыльченко рассказал, что Максим Знак выступал с последним словом три часа. Он в очередной раз снайперски уничтожил все доводы обвинения (в очередной — потому что этим он занимался на протяжении всего процесса). Мария говорила короче и эмоциональнее — не о фальшивых обвинениях и не о собственной невиновности, а о нравственном выборе, о любви к людям, о будущем Беларуси. Благодарила адвокатов, которые за время следствия были лишены лицензий и, соответственно, права на профессию. Совершенно точно замечала, что процесс, каким бы ни был его итог, станет историческим.

Это правда. Вне зависимости от того, какой приговор будет оглашен, процесс действительно будет историческим. Точно так же, как суды над Виктором Бабарико, Сергеем Тихановским, Николаем Статкевичем, журналистками телеканала «Белсат» Катериной Андреевой и Дарьей Чульцовой, гражданкой Швейцарии Натальей Херше, умственно отсталым Дмитрием Гопта, который плачет в колонии и просит маму забрать его домой. Жернова перемололи уже многие сотни белорусов. На подходе тысячи. По данным белорусской генпрокуратуры, с августа прошлого года возбуждено 4600 уголовных дел, связанных с «экстремизмом». Осужденных пока — чуть меньше тысячи. Но суды пока не работают в круглосуточном режиме — им спешить некуда. Сидят люди — и хорошо. Какая им, собственно, разница, где сидеть — в СИЗО или в колонии? Все равно ведь впереди годы заключения. 

Но суда над Марией Колесниковой могло не быть вовсе — режим дал ей шанс уехать. Впрочем, даже не шанс: ее просто выдворяли из страны, как когда-то Солженицына. 7 сентября прошлого года Колесникову задержали на улице, посадили в микроавтобус с надписью «Связь» и увезли в неизвестном направлении. К тому времени Виктор Бабарико, в штабе которого она была одной из ключевых фигур, был арестован, как и другой кандидат в президенты Сергей Тихановский. Светлана Тихановская тогда уже уехала из Беларуси, и в стране шла тихая зачистка штабов кандидатов. Одних сажали, другим настойчиво предлагали немедленно уехать. Даже довозили до границы на оперативных машинах, чтобы никто не передумал. В общем, выпроваживали с эскортом и, можно сказать, с почетом. Колесникову привезли на белорусско-украинскую границу вместе с коллегами по штабу Иваном Кравцовым и Антоном Родненковым. Ее, как потом рассказывали Кравцов и Родненков, силой затолкали к ним в машину уже на нейтральной территории. Но Мария порвала свой паспорт и побежала в сторону Беларуси. Там ее снова посадили в микроавтобус — уже без надписи «Связь» — и увезли в СИЗО, где предъявили обвинение в организации массовых беспорядков и заговоре с целью захвата власти. Больше ее никто не видел — до самого суда.

Вот что странно: в Беларуси сейчас столько народу сидит, что в каждой камере есть политические. И кое-какая информация благодаря плотности политического населения тюрем просачивается на волю. Некоторые выходят — как, например, руководитель «Пресс-клуба» Юлия Слуцкая, которая успела за восемь месяцев в СИЗО посидеть с руководителем Союза поляков Беларуси Анжеликой Борис, правозащитницей «Вясны» Марфой Рабковой, сотрудницами портала Tut.by Людмилой Чекиной и Аллой Лапатко, журналисткой Ольгой Лойко. А врач-стоматолог Наталья Любецкая провела трое суток в СИЗО КГБ и оказалась в одной камере с подругой семьи Виктора Бабарико Светланой Купреевой, которая сидит второй год без всяких следственных действий. Через письма, через адвокатов, через тех, кто вышел, можно составлять схемы перемещения политзаключенных по камерам и тюрьмам.

А вот Марию Колесникову не видел никто. То ли ее держат в одиночной камере, то ли тщательно отбирают соседок, которые точно в ближайшее время не выйдут и ничего про нее не расскажут. Тем не менее перед началом закрытого процесса в зал суда на несколько минут впустили государственных журналистов. И те распространили по собственным телеграм-каналам короткую, в несколько секунд, видеозапись. На ней Колесникова — уже брюнетка, а не блондинка, но все с той же ультракороткой стрижкой, — в черном платье танцует в клетке. Потом телеграм-канал штаба Бабарико сообщил, что по дороге в суд и из суда Мария поет для конвойных — например, попурри из «Битлз» и Эллы Фицджеральд. А еще читает им лекции о Гайдне, Бахе и Шостаковиче. Про нее говорят — экспрессивная. Несомненно, это так. Но еще и самая неординарная личность прошлогодней президентской кампании и последующих массовых протестов. Хотя Мария в них и не участвовала, лишь несколько раз появлялась на маршах и тут же уезжала. Ей достаточно было просто существовать в этом городе, и он становился ярче. А сейчас он с каждым днем пустеет. Одни уезжают в тюрьмы, другие — в эмиграцию. Иных опций в нынешней белорусской жизни, кажется, уже и не предусмотрено.

Максим Знак — личность совсем другого склада: блестящий юрист, буквоед, педант. У Колесниковой — музыка, флейта, эмоции, смех, танцы в клетке. У Знака — параграфы, поправки, подпункты, ссылки. Но сухарем его уж точно не назовешь: в свободное от параграфов время Максим пишет стихи и песни. А еще до ареста он был доцентом юрфака Белорусского государственного университета, вел хозяйственное право. Студенты Знака рассказывают, что на лекциях они решали задачи и проводили импровизированные судебные заседания. А еще он называл своих студентов исключительно коллегами. Теперь они говорят: прошлым летом Максим Знак просто пытался показать всем белорусам, как должен работать закон, — за это его и судят. А выпускница юрфака нынешнего года Екатерина Винникова во время вручения дипломов, произнося слова благодарности преподавателям, упомянула и Максима Знака. В итоге вместо выпускного вечера она отправилась на 15 суток в тюрьму «за пикетирование путем выражения общественно-политических взглядов». Это просто пример того, какую реакцию теперь вызывает у чиновников любого ранга фамилия Знак.

Максим, кстати, присутствовал в октябре прошлого года на встрече Лукашенко и политзаключенных в СИЗО КГБ. По словам адвоката Ильи Салея (у Салея были те же обвинения, но в апреле его выпустили под залог, и он быстро уехал из Беларуси), Знак пытался убедить Лукашенко, что необходимо выпустить людей из тюрем, и это поможет снизить напряжение в обществе. Он говорил: «Посмотрите, сколько людей на улицах». Лукашенко отмахивался: «Ай, да там в самый пик было 46 тысяч, мы всех подсчитали». И, конечно, не забыл на голубом глазу сообщить юристу Знаку, что Беларусь — правовое государство, в котором нет политзаключенных.

Мария Колесникова и Максим Знак в прошлом году были в первой сотне белорусских политзаключенных (я сейчас не говорю о тысячах «административных», прошедших тюрьму на Окрестина). А осужденными войдут уже во вторую тысячу. Другие уголовные дела стряпались быстро, споро, без пауз. Дело Знака и Колесниковой нужно было придумать с особой изощренностью, чтобы не «двушечку» дать, как журналисткам «Белсата», а лет на 10–12 упрятать в лагерь. Вот и ждали. Сочиняли. Шили. Клепали. Фантазировали. Получился 41 том. А хоть бы и один, или сто, или тысяча — неважно. Важно, что Максим и в тюрьме сочиняет стихи. А Мария в клетке все так же, как прошлым летом, складывает пальцы сердечком. И пусть давно уже в Минске никаких сердечек нет, — теперь это ее личный фирменный жест. Ностальгический, как соло для флейты.

Автор Ирина Халип, cобкор по Беларуси

https://novayagazeta.ru/articles/2021/09/05/nezabytaia-melodiia-dlia-fleity

***

Мария Беларуси. Это история о силе зла и бессилии добра. Всем все понятно, и никто ничего не может сделать

Ее судили за причинение вреда нацбезопасности. Тот, кто развернул массовые репрессии, тот, кто избиениями и пытками мстил людям за часы и дни пережитого страха, кто навлек на страну санкции, а на себя презрение — не причинил вреда нацбезопасности. Вред безопасности причинила женщина, играющая на флейте, красивая женщина с яркими губами, складывающая руки сердечком, чтобы сказать всем, что в ее сердце любовь. И поэтому пусть сидит одиннадцать лет в тюремном бараке.

Ее судили за создание экстремистского формирования. Бесчисленные спецназы, пропахшие жестокостью и лошадиным потом, ОМОНы, оперативные полки, тайные агенты, убийцы, получающие расстрельный пистолет для совершения убийств, каратели с толстыми шеями, защищающие диктатора и за это удостоенные личной беседы с ним, приблатненная публика, вечерами с хиханьками и хаханьками выходящая охотиться на протестантов, как на дичь — это, конечно, не экстремистские формирования. Экстремистское формирование — это три женщины, ездящие по стране в атмосфере любви и увеличивающие количество счастья в людях, объясняя им, что победить на выборах возможно. Мария Колесникова одна из трех. И поэтому пусть одиннадцать лет сидит в концлагере.

Ее обвинили в заговоре с целью захвата власти неконституционным путем. Фальсифицировать выборы, врать, ломать комедию, в безумии бегать с автоматом, наряжать сына в милитаристские бирюльки, посадить в тюрьмы своих политических противников, в ответ на волеизъявление народа натравить на народ карателей — это ни в коем случае не захват и не удержание власти неконституционным путем. Ну что вы! Как вы могли так подумать. А захват власти неконституционным путем — это в полном соответствии с конституцией вести прекрасную, вдохновляющую, мирную и светлую предвыборную кампанию и победить на выборах, чтобы создать новую, живую, европейскую Беларусь. Вот это непозволительно. Вот за это надо карать. И поэтому Мария отправляется в тюремный смрад и концлагерный ад на одиннадцать лет — на вечность.

Это вечность жизни, вечность одиннадцати страшных лет, когда лицо ее покроется морщинами, волосы поседеют, тело ослабнет, когда глаза ослепнут от непрерывного шитья белья для силовиков — именно это обещал ей замминистра внутренних дел Казакевич, а он ведь слово держит. Это вечность жизни, когда она не услышит больше божественных звуков своей любимой музыки, когда слух ее умрет в однообразном звяке лагерных кружек и в тупом небытии  стоячего лагерного времени, когда руки ее огрубеют и станут не способны на тончайшие касания, необходимые для музыки, а губы высохнут и забудут флейту. И тогда, может быть, — пройдет восемь лет или десять — располневший и раздобревший замминистра приедет с инспекцией в концлагерь, велит привести ее и с усмешкой спросит женщину в ватнике, стоящую перед ним с темным неподвижным лицом: «Ну, что? Я предупреждал тебя, что будешь 25 лет на зоне без зубов шить рубашки силовикам. Помнишь еще?»

Суд был закрытый. Это естественно. Потому что никакого суда не было. Обвинение секретно, защитники под подпиской о неразглашении. Но не надо обманываться, не надо попадать под власть слов, которые бандиты воруют у нас так же, как они воруют у нас наши жизни, нашу свободу, наши права, наш выбор, наши деньги, наше будущее. Они называют государством захватившую его банду и расправу судом. Они используют пристойные слова, чтобы завесить ими непристойные поступки. Суд потому и был закрытым, что если открыть его, то всем — всему миру — будет ясно, что это просто бандитская сходка, на которой изуверы карают человека. Но это и так ясно.

Это история о силе зла и бессилии добра. Всем все понятно, и никто ничего не может сделать. В центре Европы выживший из ума человек, наделенный утробным инстинктом власти, захватил в заложники целый народ, бросил Марию в тюрьму — и никто ничего не может сделать. Америка ушла в себя, Евросоюз отводит глаза, Германия занята выборами, Франция озабочена событиями в Афганистане, Швеция привыкла к спокойной жизни, Илон Маск занят космосом, Грета Тунберг переживает за пингвинов, английская премьер-лига преклоняет колена, прося прощения у рабов прошлых веков, Йоко Оно устала, а папа римский не вмешивается в политику. А Штутгартская школа музыки, где училась Мария? Школа музыки занята музыкой… Все вертится и крутится своим чередом, кошмар становится частью бытия, сознание смиряется с ним как с чем-то неизбежным. «Ну а что мы можем сделать?» Нам остается только жить — рядом с кошмаром, за тонкой стенкой.

Мы соседи Марии, которая играла на флейте, улыбалась, не боялась, любила жизнь и людей, хотела распахнуть в своей стране окна для света и двери для воздуха и теперь мучительно долго будет черной тенью, зэка в лагере. Мы ее соседи по времени, по географии, по жизни. А что мы можем сделать?

Их двое таких, в России и Беларуси — Мария и Алексей. Она разорвала загранпаспорт, помяла его обрывки в руках и выкинула их в окно гэбэшного автомобиля, который увозил ее из родной страны. Она выпрыгнула из машины и пешком вернулась туда, где люди отвечали улыбками на ее улыбку и сердечками на ее сердечко. Он, отравленный бандой следовавших за ним убийц, едва не отправленный на тот свет стараниями омских врачей, спасенный летчиками и фельдшером скорой, тоже вернулся в свою родную страну, туда, где дело его жизни. Знали ли они оба, на что шли? Да, знали, и все-таки шли. Мы с содроганием читаем его веселые письма из лагеря и молча смотрим на ее руки, показывающие нам сердечко из-за тюремных решеток.

Автор Алексей Поликовский, oбозреватель «Новой газеты»

https://novayagazeta.ru/articles/2021/09/06/mariia-belarusi


About the author
[-]

Author: Ян Шенкман, Ирина Халип, Алексей Поликовский,

Source: novayagazeta.ru

Added:   venjamin.tolstonog


Date: 09.09.2021. Views: 70

zagluwka
advanced
Submit
Back to homepage
Beta