О политических проблемах, которые создает современная история России для нашего общества и государства
О работе Межведомственной комиссии по историческому просвещению
Если срочно и решительно не вмешаться в сферу исторической науки, мы окончательно лишимся суверенитета над собственным прошлым. А страна, лишенная позитивного прошлого, обречена на развал.
В конце июля указом президента РФ создана Межведомственная комиссия по историческому просвещению. Средства массовой информации на ее создание откликнулись дежурным пересказом Положения о комиссии, а соцсети дружно вспомнили оруэлловское: «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым». В целом, у общества нет понимания того, чем может заниматься подобного рода комиссия, кроме того, чтобы «хватать и не пущать», хотя ни один журналист или блогер не сказал, что у нас в исторической науке все прекрасно.
Прошлого не существует, но современное человечество привыкло жить в мире, где образ прошедшего играет важную роль в настоящем и в процессе создания будущего. Созданием образа прошлого занимаются литература, фантастика, театр, живопись, кино, телевидение, интернет, но главную, системообразующую роль сегодня играет наука. Так было не всегда — например, в донаучном мире главным создателем образа прошлого была религия.
Научный способ создания образа прошлого еще в XIX веке казался единственно верным и истинным, однако с тех пор учеными было написано немало историй, и все они отличались друг от друга. Какое-то время они считались истинными, как например, коммунистическая история в СССР, но затем объявлялись ложными. Все некогда «истинные» истории отвергались и переписывались. Найти способ написать одну, единственно верную, никто не смог. Это привело к тому, что сегодня в западной исторической науке считается, что «большие» истории могут быть только идеологизированными, а значит всемирная история, история отдельных стран, наций и народов и т.п. претендовать на истинность не могут.
Сегодня можно утверждать, что ни одна история, созданная в рамках научно-исторического метода, не имеет доказанного преимущества перед другими и не может быть объявлена истинной. В этих условиях неизбежно встает вопрос о том, почему же наше современное российское историческое сообщество выбирает самую плохую историю из всех возможных? Почему наше прошлое столь беспросветно, жестоко и бессмысленно в большинстве описаний современных историков? Почему они с таким остервенением отказывают российской истории в героизме, доброте, целесообразности? Конечно, этот парадокс можно было бы объяснить злой волей наших историков, но зная многих из них лично, могу утверждать, что это не так.
Причина негативных оценок лежит в тех теориях, с позиций которых историки оценивают события российского прошлого. Наши новые истории строятся на западных либеральных исторических концепциях — модернизационной, цивилизационной, нескольких направлениях, вышедших из школы Анналов. Все эти теории созданы на базе европоцентризма, и в любой из них история России будет плохой, негативной. Свое прошлое мы строим на основе враждебных нам теорий, созданных в годы холодной войны и адаптированных к противостоянию с Россией в области конструирования прошлого.
Если противостоять отдельным фальсификациям фактов истории мы ещё можем, то системно повлиять на процесс переписывания прошлого уже не в состоянии, прежде всего потому, что большинство историков придерживается западных макроисторических теорий, в рамках которых прежние дореволюционные и советские объяснения выглядят не слишком убедительно. В постсоветской исторической науке не выработано ни одной оригинальной общеисторической теории, поэтому используются заемные — западные. Самая популярная среди них — либеральная теория модернизации, именно она является наиболее часто используемой теоретической платформой докторских диссертаций и учебников.
Основатели этой школы — У. Ростоу, Ш. Айзенштадт и другие — исходили из идеи о том, что цель истории человечества — стремление к реализации ценностей либерализма в мире. Эта теория была создана по заказу правительства США как альтернатива марксизму, широко распространявшемуся в развивавшихся странах в послевоенное время. Политические цели этой доктрины очевидны, однако наше научное сообщество поощряет рассмотрение российского прошлого с позиций государственных интересов США, но «вопиет», как только историк начинает рассматривать прошлое под углом зрения российских национальных интересов. Считаю это неправильным, поэтому одной из первейших задач Межведомственной комиссии должно стать противодействие деструктивным общественно-политическим идеям, включая теорию модернизации.
Напомню, что основные идеи этой концепции были реализованы в российской действительности в годы перестройки и первое десятилетие существования суверенной России. Именно эти идеи разрушили СССР и подвели Россию вплотную к черте, за которой следовал ее развал на несколько частей. Лишь решительная политическая воля по сохранению единого государства, проявленная В.В. Путиным в начале первого десятилетия нынешнего века, позволила сохранить целостную страну. По своей разрушительной силе теория модернизации значительно превосходит любую из запрещенных в России деструктивных идеологий. Современные либералы ради реализации идей свободы и демократии, готовы развалить страну, ввергнуть в пучину гражданской войны, лишить ее исторической перспективы. Дважды в ХХ веке либеральные идеи разваливали сначала Российскую империю, а затем и СССР. Неужели мы не способны усваивать исторические уроки и в третий раз наступим на те же грабли?
Любой социально-политический переворот обосновывается исторически. Вспомним, как в годы перестройки первой идейной атакой на СССР стала демонизация его прошлого, что привело сначала к сомнениям в правоте советской власти, а затем и к ее отторжению — в итоге «преступную» власть никто не захотел защищать. В условиях, когда все истории одинаково научны (или ненаучны, — кому как нравится), достаточно выбрать ту, которая больше устраивает общество и государство, однако в нашей исторической науке до сих пор не создано позитивной истории.
Из одних и тех же фактов современные российские коммунистические, либеральные, монархические историки создают разные образы прошлого, и ни один из них не является полностью положительным. Если у коммунистов светлым пятном в прошлом является 75 лет советской власти, то остальное время — это период тирании, бесправия и угнетения народа. У монархистов, наоборот, все достижения сосредоточены в дореволюционном прошлом, а СССР — тюрьма, репрессии, ссылка. Самый короткий положительный период в отечественной истории у либералов — «лихие 90-е» годы; вся остальная история — мрак, ужас и уничтожение собственного народа в войнах, стройках, «голодоморе» и ГУЛАГе. Все эти истории в большей или меньшей степени плохи для современного общества и государства, поскольку базируются на теориях, на основе которых невозможно создать положительную историю современного российского государства.
Подобные проблемы существуют во многих государствах, включая и те, которые имеют сильные исторические школы. Например, недавно президент Франции Э. Макрон заявил: «У нас раздробленная память, расколотая история, существует слишком много историй...». Но, наверное, только в нашей стране парадоксальным образом истории, в которых государственные интересы являются критериями оценки событий, проходят по классу идеологии, а написанные с позиций антироссийской либеральной модернизационной теории непременно числятся по научной части.
Российской государственности в этом году исполнится 30 лет, а страна до сих пор не имеет собственной позитивной истории. Вспомним, что легендарное «Сказание о князьях Владимирских» было написано через 18 лет после свержения ордынского ига, а еще через 4 года написан «Русский хронограф». Краткий курс истории ВКП (б) с основополагающей теоретической статьей «О диалектическом и историческом материализме» был опубликован на 21-м году существования Советской власти. Современные отечественные историки и философы не только не работают над теорией положительной истории России, но даже не осознают этой проблемы, считая ее антинаучной. Многие бывшие советские республики уже написали свои новые национальные истории, а в России это считается делом и ненужным, и ненаучным. Поэтому сфера влияния нашей исторической науки стремительно сужается.
Результатом теоретической и практической беспомощности нашей исторической науки является то, что сегодня нам приходится доказывать, что не СССР начал II мировую войну. В некоторых странах Советский Союз уже числится в ее виновниках, наряду с фашистской Германией. Остался последний шаг — самим россиянам поверить в то, о чем говорят уже не только на враждебном Западе, но и на постсоветском пространстве: СССР — агрессор, пособник фашистов, развязавший II Мировую войну. Это ведет к окончательному крушению мирового порядка, основанного на Ялтинско-Потсдамских соглашениях и, возможно, очередному распаду страны.
Главная проблема современной исторической науки заключается в ее теоретической немощи: наши историки окормляются западными историческими школами, а на их концепциях положительной истории не напишешь. Государственный заказ историческим гуманитарным и обществоведческим институтам формируется, исходя из «Направлений фундаментальных исследований Российской академии наук», однако насущно необходимая разработка концепции истории России в них не предусмотрена. Создания своих оригинальных концепций исторического процесса нет и в плане работы Института всеобщей истории. Институт российской истории РАН должен был к концу 2020 года издать «Историю России в 20 томах». Не смогли издать ни одного тома.
Эффективность работы исторических институтов, вузов, кафедр, оцениваемая с позиций интересов общества и государства, не просто нулевая, — она отрицательная, поскольку сфера влияния отечественной исторической науки продолжает сокращаться. Она потеряла свое влияние не только во всех странах дальнего зарубежья, но и на всем постсоветском пространстве. Уже и в самой России трактовки политически важных событий прошлого, включая победу в Великой Отечественной войне, многие историки либерального направления ставят под сомнение. Если срочно и решительно не вмешаться в историческую сферу, мы окончательно лишимся исторического суверенитета над собственным прошлым.
Это лишь часть политических проблем, которые создает современная отечественная история для нашего общества и государства. Вполне очевидно, что если научное сообщество за тридцать лет не могло решить эти проблемы, то не решит их и в будущем. Побудить наши научные инстанции к их решению, по мнению автора, — одна из главных задач Межведомственной комиссии.
Автор Григорий Герасимов, д-р ист. наук, научный консультант Тульского государственного музея оружия
https://expert.ru/2021/09/11/sovremennaya-istoricheskaya-nauka-vedet-rossiyu-k-krakhu/
***
Мнение эксперта: Что общего между Октябрьской революцией и диктатурой «Талибана»
События, разворачивающиеся в Афганистане, показали, как после 20 лет американской оккупации там вновь идет возврат к режиму, основанному на традициях, кланах и религии. Казалось бы, два десятилетия — большой срок, но его оказалось недостаточно, чтобы сломать существовавший в стране уклад. Эти события заставляют нас с большим вниманием смотреть на современную историю нашей страны, где можно увидеть похожие процессы. Попыток слома существующего общества в России было две — в 1917 и в 1991 годах.
События 1991 года принято называть демократической революцией, причем коннотация этого словосочетания постепенно становится все более и более негативной. Ничего удивительного в этом нет, поскольку результаты этой революции для многих не выглядят привлекательными. У значительной части людей за последующие годы доходы выросли крайне мало, если вообще выросли. Как, наверное, большинство революций, события 1991 года не были многочисленными. Самый большой митинг советских времен объединил около полумиллиона человек. Даже если считать, что там не было приезжих из других городов (что, конечно же, не так), то это не больше 5% от общей численности жителей Москвы и Подмосковья в то время. Кстати, по данным историков, в революции 1917 года и последовавшей потом Гражданской войне активное участие принимало тоже всего 5% населения Российской империи.
Итак, 95% населения в революционных событиях никак себя не проявляет. Попросту говоря, держит нейтралитет. И позицию этих людей мы даже не знаем. Впрочем, мы можем ее оценить — ведь у нас есть результаты выборов в России начиная с 1991 года. В 1991 году демократический выбор, который предлагал Ельцин, поддержали 44% от принявших участие в голосовании, левые силы суммарно поддержали 33%, а 23% не определились. В 1996 году доля избирателей, голосующих за демократов, снизилась еще больше. На последних парламентских выборах все демократические и либеральные партии вместе набрали менее 5%. За что же голосовали остальные? Каждый за свое — за стабильность, за новую жизнь, за надежды на будущее, за крепкую власть. Впрочем, и сторонники демократии едва ли хотели чего-то другого, только видели этот путь несколько иначе.
Революция 1991 года привела во власть большое количество людей, называвших себя демократами. Соответственно изменилась и риторика правящей элиты. Реформы, объявленные новым правительством, тоже были названы демократическими. Правда, фактической демократии в стране действительно стало побольше. Но, судя по всему, демократических убеждений придерживалось существенное меньшинство граждан страны. Не было большинства у демократов и в аппарате управления. Так что никакого перелома в общественном сознании в сторону демократии не произошло. Ведь люди оставались теми же самыми. Точно так же никуда не делись чиновники, сидевшие в министерствах и ведомствах, а также многочисленные инструкции и регламенты, которыми была опутана вся их деятельность.
Демократический руководитель, пришедший в такую организацию, постепенно тонул в ворохе бумаг, согласований и совещаний. И хотя все документы были напичканы демократическими терминами, реально никакой демократии там не было. Фактически демократия стала внешней оболочкой, декорацией, под которой продолжало существовать во многом то же самое чиновное большинство. Моментально воскресла система взяток, подарков и откатов, благополучно существовавшая в советских учреждениях. Привилегии быстро сменили своих обладателей, но никуда не делись. При этом внешне система продолжала воспроизводить демократическую риторику. Поэтому то самое пассивное большинство было уверено, что такая система и есть обещанная всем демократия. Постепенно тонкий слой демократически настроенных руководителей был или выдавлен, или «кооптирован» в коррумпированную снизу доверху систему. И властная риторика начала меняться. Демократия и либерализм стали изображаться источником всех проблем, с которыми государство наконец-то оказалось в силах бороться. В итоге большинство людей в нашей стране уверилось, что все беды — от страшной демократии, которую у нас построили в 90-е годы.
Конечно, любое сравнение будет некорректным, но у нас как будто повторились события столетней давности, когда после Октябрьской революции в стране было объявлено о строительстве коммунистического общества. Тогда тоже многим казалось, что во главе страны — пламенные и честные коммунисты. Да, среди большевиков было немало и романтиков революции. Однако после прихода к власти немногочисленные романтики-большевики очень быстро потеряли свое влияние. У власти остались циничные карьеристы, сумевшие подчинить себе чиновный аппарат Российской империи. А в стране вместо обещанного социализма начала выстраиваться коммунистическая диктатура. Проигравшими оказались рабочий класс и крестьянство, уровень жизни которых скорее ухудшился. И в этом 1991 год мало чем отличается от 1917-го. При этом нельзя сказать, что граждане России совсем ничего не получили. И в 1917 году, и в 1991-м революцией были сняты серьезные ограничения и барьеры, мешавшие стране двигаться вперед. В первом случае это были сословные границы, запрет на получение образования для значительной части населения, национальные ограничения, такие как черта оседлости, и многое другое. В наше время была отменена цензура, появился свободный рынок, были разрешены предпринимательство и выезд за границу.
Однако, ни 1917, ни 1991 год практически не поменяли общество. Оно осталось в основной своей массе тем же самым — дореволюционным. В результате не революционеры меняли общество, а общество меняло революционеров. Не большевики придумали подкомиссии и секретариаты, они воспользовались имевшимся опытом государственных чиновников. Но, перенимая этот опыт, они поневоле становились такими же коррумпированными чиновниками. Точно так же демократы, возглавившие структуры новой России, постепенно становились такими же точно чиновниками, как и их подчиненные, или уходили.
Конечно, общество постепенно меняется. И революционная риторика, и революционные законы проникают в него, заставляют людей думать по-другому. Но это долгий процесс, длиной в поколения. Перепись, проведенная спустя 20 лет после Октябрьской революции, показала, что общество изменилось не слишком сильно. В частности, несмотря на длительную антирелигиозную пропаганду и риск возможного преследования, больше половины граждан страны в 1937 году назвали себя верующими. Людей в итоге изменила не столько советская пропаганда, сколько урбанизация и индустриализация. Именно поэтому революционный наскок демократов и либералов в 1991 году оказался столь слабым. И все же развернутая рыночная экономика вместе с технологическим прогрессом постепенно начали изменять ситуацию. Мы никогда не вернемся в 1991 год. Неэффективную советскую экономику, пронизанную блатом и дефицитом, никто возвратить не сумеет. Точно так же невозможно вернуть и Российскую империю с ее сословиями и самодержавием.
Так что мы все равно движемся вперед. Не всегда прямо и не во всем последовательно. И авторитарный режим может лишь замедлить этот процесс, но не остановить. Все равно с каждым годом, с каждым новым поколением, спотыкаясь и останавливаясь, мы уходим от ошибок прошлого, медленно и неотвратимо улучшая нашу жизнь. Жаль только, что путь этот окажется намного дольше, чем нам бы этого хотелось. Наверное, и Афганистан ждут в будущем большие изменения. Эта страна еще не прошла период урбанизации, и ей только предстоит пережить демографический переход. Возможно, что и второй приход талибов к власти будет отличаться от первого, но это мы сможем увидеть спустя несколько лет. Хочется верить, что эта древняя страна сможет рано или поздно стать более развитой и богатой.
Автор Николай Кульбака, экономист, специально для «Новой газеты»
https://novayagazeta.ru/articles/2021/08/20/odna-strana-dva-rezhima