К столетю создания Коммунистической партии Китая
КПК учится на ошибках СССР
Российский политолог Владимир Павленко — обозреватель российского ИА REGNUM, научный сотрудник московской независимой общественной научной организации «Академия геополитических проблем» дал интервью корреспонденту издания "Global Times" (GT) Ся Вэньсиню.
2021 год является символическим как для китайцев, так и для граждан России. Ровно сто лет назад была создана Коммунистическая партия Китая (КПК). Сегодня КПК по-прежнему возглавляет, ведет за собой Китай и сама продолжает расти стремительными темпами. И тридцать лет назад под руководством Коммунистической партии распался Советский Союз. Что определило столь разные судьбы двух коммунистических партий? И почему КПК через столетие стала еще сильнее? В чем причины того, что Запад не в состоянии понять политику КПК? Политолог Владимир Павленко — обозреватель российского ИА REGNUM, научный сотрудник московской независимой общественной научной организации «Академия геополитических проблем» — обсудил эти вопросы с корреспондентом издания "Global Times" (GT) Ся Вэньсинем.
Издание "Global Times": В последние годы западный дискурс, касающийся Компартии Китая, всегда избегает обсуждения положительного влияния КПК на социальный прогресс в стране и мировое экономическое развитие. Почему Запад не может объективно относиться к КПК?
Владимир Павленко: Социальный прогресс в Китае, как и его влияние на мировое развитие, волнуют Вашингтон.
Во-первых, и это главное: население США составляет 5% от мирового, но при этом американцы потребляют слишком много ресурсов, в том числе около 17% мировой энергии. Американская элита очень хорошо понимает, что прогресс незападного мира, прежде всего Китая, а также Индии, стран с наиболее многочисленным населением, поставит западную цивилизацию перед выбором: «ужаться» и сократить собственное потребление или приступить к политике сдерживания этих стран (особенно Китая), а также сталкивания их между собой. Если Китай с США ведет конкуренцию, то США против Китая ведут «гибридную» — экономическую, информационную и т. д. войну.
Во-вторых, если говорить о ресурсах, то отставной вице-адмирал Артур Цебровски открыто сформулировал принципы глобализации для незападных стран, потребовав от них признания западных ценностей и передачу своих природных ресурсов под контроль западных монополий. И сегодня Запад проводит в отношении незападного мира неоколониальную политику «стыдливо», озираясь на идеи демократии и прав человека.
Это может быть доказано на примере ультиматумов, с которыми приехала в Пекин делегация американских переговорщиков в мае 2018 года, в канун введения Дональдом Трампом тарифных санкций против Китая. Привезли два главных условия. Первое: чтобы Китай сократил положительное сальдо торгового баланса с США на 100 млрд долларов. И второе: чтобы Китай прекратил государственную поддержку своих высокотехнологичных отраслей. США также захотели, чтобы Китай открыл свой рынок услуг и сельскохозяйственный сектор для доступа американских конкурентов. Другими словами, Вашингтон потребовал передачи передовой части китайских промышленных технологий и средств производства в американские руки. Это и есть пример современного неоколониализма.
В-третьих, международные проекты, которые сегодня реализует Китай, прежде всего «Пояс и путь», Запад рассматривает как угрозу своему влиянию в развивающемся мире. Например, Вашингтон вместе с Парижем и Лондоном всегда рассматривали своей вотчиной Африку. Сегодня их позиции пошатнулись, и не случайно Джо Байден, как только пришел к власти, одним из первых своих дел провозгласил новый проект, направленный против «Пояса и пути». Запад очень боится, что шаг за шагом утратит глобальное влияние. И тогда он возвратится в пределы своего географического обитания — Западную и Центральную Европу и Северную Америку. Для Запада это будет цивилизационная катастрофа, которую он в нынешнем виде не переживет. Поэтому признать китайский вклад в мировое развитие для него — смерти подобно.
В глазах Запада Китай под руководством КПК бросает ему вызов, поэтому КПК в этой логике — противник Запада. Кроме того, США — крупнейшее буржуазное государство, а марксизм, знамя которого сохранил Китай и которым руководствуется КПК, — для Америки угроза мировому господству капитала. Поэтому ни о каком объективном отношении со стороны Вашингтона к КПК говорить не приходится.
- Китайская политика реформ и открытости очень восприимчива к опыту западных обществ и систем. Она использует их достоинства и активно способствует развитию Китая. Как Вы думаете, могут ли в западных обществах в какой-то момент серьезно пересмотреть отношение к китайской политической системе?
- На мой взгляд, Запад очень серьезно относится к возможностям политической системы Китая, ибо видит в ней своего оппонента и противника. Как в свое время Советский Союз, так и Китай сегодня предлагает миру новый тип международных отношений, построенных не на силе, а на справедливости. Стержень китайского социализма — благосостояние для всех, а не для избранных. В Вашингтоне, например, очень серьезно относятся к преодолению в Китае бедности. Но там этому достижению не только не рады, а напротив, рассматривают его с точки зрения масштабов китайского потенциала, консолидации общества и его способности выдержать противостояние с США. Американцев подобные достижения Китая пугают.
Запад и США очень хорошо понимают, что совмещение Китаем рыночной экономики со стратегическим планированием предоставляет китайской стороне объективные преимущества и повышает экономическую эффективность. Социализм сильнее капитализма именно широкой поддержкой масс, для которых эта власть — своя, а не чужая. И раз нельзя воспользоваться китайской моделью, которая доказывает свою эффективность, значит, нужно эту модель дискредитировать, а лучше — разрушить. Другого выхода у Запада нет, и именно это обстоятельство объясняет как остроту борьбы США против Китая, так и отрицание китайской политической системы. В рамках такой системы, которая существует в Китае, придет конец власти олигархов, и поэтому олигархи сделают все, чтобы сохранить свою систему, которая долгие годы обеспечивала им мировое господство.
Политика реформ и открытости помогла Китаю совершить настоящий прорыв. Как социализм с китайской спецификой стал инструментом соединения передовой идеологии с национальной традицией, так и курс реформ и открытости тоже проводится с опорой на китайскую традицию. Западный опыт заимствовался, но только в вопросах технологий, организации, торговли и т. д. В том, что касается социального устройства, западный опыт в Китае в ходе реформ использовался в интересах большинства, а не меньшинства, как на самом Западе. И систему ценностей Китай сохранил свою собственную; она соединяет социализм с национальной традицией.
- Многим развивающимся странам нелегко одновременно добиться устойчивого экономического развития и устойчивой социальной стабильности. Но Китаю это удалось под руководством КПК. Что отличает КПК от политических партий в других развивающихся странах?
- Важнейшее слагаемое китайского успеха — системное подавление системной коррупции, выросшей до опасных масштабов. Это резко подняло, а в ряде случаев попросту восстановило авторитет партии в широких народных массах. Но, кроме этого, существуют и другие факторы. Прежде всего, КПК отстояла китайский суверенитет и право проведения суверенной экономической политики, несмотря на тесную экспортно-импортную взаимосвязь Китая с экономикой США и интеграцией в мировые экономические институты и процессы. Большинство развивающихся стран сегодня слабы для того, чтобы отстоять суверенитет и воспользоваться его плодами.
Во-вторых, очень важно, что политику реформ и открытости в Китае запускало еще самое первое революционное поколение, для которого идеалы революции были делом всей их жизни. Если проводить параллели с реформами в СССР, то уверяю, если бы их возглавил не А. Н. Косыгин, а И. В. Сталин, успех был бы гарантирован. У старых революционеров совсем другой уровень авторитета, к ним намного выше общественное доверие. И им позволено гораздо больше, чем новым лидерам. Не случайно, скажем, коммунист с «дореволюционным стажем» (до Октябрьской революции 1917 г.) в советской Компартии мог не занимать никаких руководящих постов, но любой более молодой руководитель к его мнению обязательно прислушивался.
В-третьих, централизованная система, выстроенная на сильном партийном лидерстве, обеспечивает целеустремленность и последовательность реформ. Есть цели и задачи, есть спрос и ответственность за их выполнение. В этом смысле гигантским преимуществом Китая перед другими странами является социалистический уклад экономики, которая гораздо лучше адаптирована к решению прорывных задач, чем экономика капитализма.
В-четвертых, у вас обеспечена необходимая гибкость управления. В докладе Си Цзиньпина XIX съезду КПК меня поразила одна очень простая мысль: «Частный сектор лучше перераспределяет ресурсы». В этом вся суть экономической политики. План — это стратегия, рынок — тактика, его функция прежде всего в быстром и эффективном перераспределении ресурсов на направлениях прорыва. В Китае доказали, что план и рынок неразделимы, просто у каждого из них своей уровень ответственности и свои задачи.
Здесь кроется ответ и на ту часть вопроса, которая касается отличий КПК от других партий в развивающихся странах. Передать часть управленческих функций на места можно только при наличии единого центра, который сможет быстро заметить и исправить местные ошибки и перегибы. Без надежного центра местная самостоятельность вырождается в регионализм и сепаратизм. И разрывает страну. В Китае такой центр есть, и это — КПК.
- США всегда в одностороннем порядке продвигают «общечеловеческие ценности» и решительно навязывают западную политическую систему другим странам. Китай под руководством КПК выступает за сообщество единой судьбы и против замены одной цивилизации на другую. Считаете ли Вы, что взгляд Китая должен заслуживать большего внимания?
- «Общечеловеческие» или «универсальные» ценности на самом деле это ценности даже не западной цивилизации, которая изначально была христианской. Это — продукт извращения христианских ценностей в их транзите к протестантизму и далее — к масонству. В процессе этого транзита идеалы подменяются интересами, и вводится известная практика «двойных стандартов». Получается, что так называемые «общечеловеческие» ценности не отражают интересы западных народов. Напротив, в их основе интересы западных элит, которые базируются на этих извращенных, порой оккультных вещах. Для внедрения этих ценностей используется принцип постепенности: реальность меняется не резко, сразу, чтобы люди не восстали, а шаг за шагом, понемножку, чтобы люди привыкали и адаптировались к малым изменениям, которые если суммировать — то получаются большие изменения.
То, что предлагает Китай — сообщество в масштабах всей планеты — этот проект никогда не получит поддержки Запада. Запад никогда не согласится с равноправием цивилизаций, так как такое равноправие завершает его лидерство, а точнее господство. Стремление к господству — смысл англосаксонской традиции, которая движет историей и политикой Запада. То историческое сближение, которое сейчас происходит между Россией и Китаем, — это первый шаг к утверждению глобальной альтернативы западной системе «ценностей», а на самом деле интересов.
Советский Союз потому вызывал такую ненависть у Запада, что он предлагал глобальную альтернативу Западу, новый, альтернативный взгляд на мир, его прошлое, настоящее и будущее. Единственный способ потеснить Запад с его позиций — это объединить усилия в такой альтернативе. Одно дело, когда вы приходите к управдому и просите у него квартиру побольше и получше. Даже если он вам ее даст — то обставит условиями в свою пользу. Совсем другое дело — когда вы уходите от управдома и рядом с его домом начинаете возводить собственный. Строительство собственного дома — это и есть сообщество единой судьбы, и это наша общая цель.
- Китайский проект «Один пояс, один путь» является одним из воплощений идеи «сообщества общего будущего для человечества». В чем сходство между «Поясом и путем» и российской проектной идеей «Большой Евразии»? Возможно ли, что эти две стратегии будут сотрудничать друг с другом и способствовать формированию сообщества единой судьбы человечества?
- Хэлфорд Маккиндер, британский геополитик, в начале XX века разделил мир на морские и сухопутные страны. Большую Евразию, наш континент, он назвал «мировым островом» или «Хартлендом». И сделал вывод, что кто им владеет — тот хозяин мира. С тех пор экспансия внутрь «Хартленда», а как минимум две его трети — это территории России и Китая, стала стержнем западной геополитики.
Следующий штрих в эту западную картину мира внес Николас Спайкмен, который уточнил, что между центром «Хартленда» и его окраинами пролегает пояс «лимитрофов», пограничных пространств, которые являются фронтами борьбы между Морем и Сушей. Он назвал этот пояс «Римлендом».
Наконец, Збигнев Бжезинский, американский дипломат и политолог польского происхождения, в своей книге «Великая шахматная доска: господство Америки и его геостратегические императивы», предложил, чтобы американская геополитика сосредоточилась на избежании возвышения в Евразии сил, способных бросить вызов американскому господству, будь это одна страна или союз ряда стран.
Когда лидеры России и Китая Владимир Путин и Си Цзиньпин договорились о сопряжении проектов Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и «Пояса и пути», сразу стало понятно, что наши страны таким образом формируют проект, альтернативный Западу. И главная цель этого проекта (не обязательно говорить о ней вслух, но важно ее понимать) — разжать «кольцо анаконды», состоящее из враждебных государств, окружающих Россию.
Используя эту стратегию, Запад окружает и евразийский «Хартленд» с помощью лимитрофных государств «Римленда». Смысл проекта «Большой Евразии», объединяющего проекты ЕАЭС и «Пояса и пути», — это Евразия для евразийцев и в интересах евразийцев. Наш великий континент не может и не должен стать колонией и источником ресурсов для так называемого «золотого миллиарда». В русском языке термин «золотой миллиард» означает благополучное население Запада. И каждый шаг по пути сближения наших двух стран и народов укрепляет и нас, и народы Евразии в том, что сообщество единой судьбы евразийских народов может стать реальностью.
Автор Владимир Павленко
https://regnum.ru/news/polit/3393422.html
***
Приложение. Китай неизбежно столкнется с кризисом преемственности
Сегодня политическое будущее Китая окутано неопределенностью. Китайские официальные лица не обсуждают вопрос о преемственности публично, но они также не могут его игнорировать. Это проблема, которая рано или поздно потребует решения.
После почти девяти лет пребывания у власти председатель КНР Си Цзиньпин является непререкаемым лидером политической системы своей страны. Он контролирует процесс разработки внутренней политики, вооруженные силы и внешнеполитический курс. Благодаря своему непревзойденному влиянию в Коммунистической партии Китая лидер КНР является таким же неприкасаемым, как Иосиф Сталин или Мао Цзэдун после жестоких чисток, проведенных соответственно во время Большого террора и Культурной революции. Без заслуживающих доверия политических соперников любое решение о чьей-либо отставке будет приниматься Си Цзиньпином по своему усмотрению и тогда, когда захочет он, пишут заведующий кафедрой китаеведения в Центре стратегических и международных исследований Джуд Бланшетт и старший научный сотрудник Института Лоуи Ричард Макгрегор в статье, вышедшей 20 июля в Foreign Affairs.
После того как в 2018 году было отменено ограничение на количество сроков пребывания того или иного китайского лидера у власти, нынешний глава КНР может править бесконечно, если он того пожелает. Если он уйдет со своих официальных руководящих постов, Си, вероятно, сохранит фактический контроль над КПК и Народно-освободительной армией. Чем дольше он остается у власти, тем больше политическая структура будет подстраиваться под его личность, его цели, его прихоти и круг его клиентов. Чем дольше Си занимает свой пост, тем более важную роль он начинает играть для политической стабильности Китая.
Такое накопление личной власти дорого обходится Китаю. Си не назначил преемника, что ставит под сомнение будущее системы, которая всё больше полагается на его руководство. Лишь горстка высокопоставленных партийных чиновников, вероятно, имеет какое-либо представление о долгосрочных планах нынешнего лидера, и до сих пор они умалчивают о том, как долго он намеревается оставаться у власти. Выйдет ли он в отставку на XX съезде партии в 2022 году или будет вечно цепляться за власть? Если он внезапно умрет на своем посту, как Сталин в 1953 году, произойдет ли раскол в партии из-за того, что соперники будут бороться за власть? Смогут ли внешние наблюдатели заметить признаки разногласий?
Задавать эти вопросы — не праздное занятие. Когда-нибудь и как-нибудь, но Си Цзиньпину придется уйти с политической сцены. Однако пока не ясно, когда и как он уйдет — или кто его заменит, когда он это сделает, — Китай сталкивается с возможностью кризиса преемственности. За последние несколько лет Си разрушил хрупкие нормы КПК, касающиеся разделения и передачи власти. Когда придет время заменить его, а это неизбежно, беспорядки в Пекине могут иметь дестабилизирующие последствия, которые распространятся далеко за пределы КНР.
Возвращение политической драмы
Мирная, упорядоченная и регулярная передача власти в современных демократиях воспринимается как нечто само собой разумеющееся, однако по всему миру источником конфликтов и нестабильности является нестабильная передача власти. Даже демократические системы с надежными правовыми процедурами и давно установленными правилами, регулирующими преемственность власти, не защищены от обострений при смене политического руководства, как видно из недавней попытки бывшего президента США Дональда Трампа дискредитировать победу на выборах президента Джо Байдена.
Во многих странах из-за недостаточности правовых и политических ограничений должностные лица могут удерживать власть — зачастую столько, сколько им вздумается. В тех случаях, когда судебные процессы более надежны, лидеры, стремящиеся остаться на своем посту, временно оттесняют или даже сажают в тюрьму политических оппонентов. Хотя некоторым автократам удается отражать угрозы своей власти, попытки править всю жизнь также могут спровоцировать кризисы преемственности, формальные проблемы лидерства или даже перевороты.
Китай — не исключение. По словам ученого Брюса Диксона, преемственность — это «центральная драма китайской политики почти с момента основания Народной Республики в 1949 году». В эпоху Мао битвы за лидерство были частыми и ожесточенными, начиная с «дела Гао Гана» в начале 1950-х годов, когда Мао разжигал конфликт между несколькими потенциальными преемниками, до смерти Линь Бяо, который в какой-то момент был избранным наследником Мао и погиб в загадочной авиакатастрофе при попытке бежать из Китая в 1971 году.
Другой потенциальный преемник, Лю Шаоци, был отстранен Мао, избит хунвейбинами и впоследствии скончался в заключении в 1969 году. В конце 1976 года члены «Банды четырех», группы высокопоставленных чиновников, способствовавших радикализации Культурной революции, были арестованы всего через несколько месяцев после смерти Мао. Избранный преемник Мао Хуа Гофэн поддержал аресты, но сам был отстранен несколькими годами позже Дэн Сяопином, который взял на себя руководство в конце 1978 года. Нестабильность не окончилась эпохой Мао. Два лидера, которых Дэн избрал командовать КПК в 1980-х годах, Ху Яобан и Чжао Цзыян, были свергнуты в результате интенсивных политических потрясений и борьбы элит.
Однако в течение следующих нескольких десятилетий картина изменилась. К моменту прихода Си к власти в конце 2012 года казалось, что Пекин вошел в ритм устойчивой, предсказуемой и мирной передачи власти. Выдающиеся китайские ученые зашли так далеко, что заявили, что «сама преемственность стала партийным институтом». Но Си опроверг эти предположения, приближаясь к концу своего второго президентского срока.
Весной 2018 года на заседании Всекитайского собрания народных представителей он провел поправку к конституции, отменяющую временные ограничения на пребывание того или иного лидера в должности. Что не менее важно, он не назначил кандидата на замену, и ни Си, ни КПК не дали никаких указаний на то, что передача власти неизбежна. Хотя некоторые контролируемые партией СМИ заявили, что Си не намерен править пожизненно, заметно отсутствие каких-либо официальных заявлений о его политическом будущем.
Конец Си?
Си вполне может обмануть ожидания и решить передать власть на XX съезде партии в конце 2022 года. Но без преемника — кого-то, кто уже заслужил доверие и прошел испытания партии, — такое развитие событий маловероятно. Вместо этого несколько кандидатов могут быть выдвинуты путем продвижения в Постоянный комитет Политбюро, вершину политической власти в Китае. Затем эти люди на протяжении нескольких лет будут продвигаться через всё более высокие должности, чтобы получить управленческий опыт и укрепить доверие в системе. Тем не менее даже если Си назначит одного или нескольких потенциальных преемников в 2022 году с прицелом на формальный выход на пенсию уже на следующем съезде партии, это не может означать конец его неформального контроля.
Он, возможно, будет пользоваться огромным влияниям за кулисами, как это делали Дэн Сяопин и Цзян Цзэминь после истечения срока своих полномочий. Эта тенденция в Китае согласуется с более широкой исторической моделью: всемогущие правители редко отрекаются от престола, а если они это сделают, они часто сохраняют влияние. На данный момент господство Си лишает иностранные правительства возможности наладить отношения с потенциальными преемниками. И если он не прояснит свои предпочтения в 2022 году, отсрочка, вероятно, приведет к тому, что любой, кто имеет право стать следующим лидером Китая, в настоящее время слишком молод, чтобы быть хотя бы замеченным внешним наблюдателем.
Хотя усиление контроля Си впечатляет, даже самые сильные лидеры полагаются на поддержку коалиции действующих лиц и групп интересов. Эта поддержка носит условный характер и может ослабнуть по мере изменения внутренних и международных условий. Никто из посторонних не знает точного характера сделки между Си и членами политической, экономической и военной элиты КНР.
Но нет никаких сомнений в том, что из-за резкого замедления экономического роста или повторяющихся неправильных действий во внешнеполитических кризисах Си становится сложнее уравновешивать конкурирующие интересы, вместе с тем ослабевает и его контроль. У каждой коалиции есть предел. Конечно, поэтому лидеры так жестко реагируют на попытки государственного переворота; они хотят удержать потенциальных соперников. Как предупредил президент Гамбии Яхья Джамме после неудачной попытки государственного переворота в 2014 году: «Любой, кто планирует атаковать эту страну, будьте готовы, потому что вас ждет погибель».
Свержение действующего лидера — особенно того, который железной хваткой держит ленинистское однопартийное государство, — непросто. Тот, кто стремится осуществить государственный переворот, сталкивается с серьезными препятствиями, начиная с необходимости заручиться поддержкой ключевых членов бюрократии военной службы безопасности, не предупреждая действующего президента и окружающий их аппарат безопасности.
Учитывая технологические возможности служб безопасности КПК, которые контролирует Си, такая попытка чревата риском обнаружения и возможного бегства первых заговорщиков. У Си, безусловно, есть множество врагов в партии. В равной степени верно и то, что препятствия на пути к организации против него почти непреодолимы. В отсутствие системного кризиса вероятность того, что соперники Си совершат переворот, чрезвычайно мала.
Однако если китайский лидер внезапно скончается или потеряет дееспособность, вместе с тем придет конец и его правлению, независимо от того, когда он намеревается положить этому конец. Си 68 лет, он курит, имеет избыточный вес, работает с высоким уровнем стресса и, согласно государственным СМИ, «находит радость в изнурительном труде». Хотя нет явных признаков того, что Си страдает плохим здоровьем, он всё еще смертен. А теперь, когда он разрушил китайские нормы преемственности, если его не станет, это создаст вакуум власти и может спровоцировать распри на высших уровнях КПК.
Члены коалиции Си могут разделиться на противоборствующие группы, каждая из которых будет поддерживать своего избранного преемника. Те, кто был наказан или подвергнут маргинализации при Си, могли бы попытаться извлечь выгоду из редкой возможности вернуть себе власть. Даже если Си не умрет, а станет недееспособным в результате инсульта, сердечного приступа или другого серьезного заболевания, Китай окажется в состоянии политической неопределенности. Как сторонники режима, так и его противники будут вынуждены изо всех сил создавать новые союзы, чтобы застраховаться как от выздоровления Си, так и от его кончины с непредсказуемыми последствиями для внутренней и внешней политики.
Есть, конечно, и другие возможные сценарии. Прежде всего Си может решить уйти в отставку в 2035 году— между столетием КПК в этом году и 2049-летием основания Китайской Народной Республики. Но независимо от того, как и когда он уйдет с должности, отсутствие четкого плана вызывает неизбежные вопросы о способности партии передавать власть мирным и предсказуемым образом. В течение десятилетий после смерти Мао в 1976 году политическая система страны, казалось, неуклонно стабилизировалась, несмотря на периодические беспорядки наверху. Однако сегодня политическое будущее Китая окутано неопределенностью. Китайские официальные лица не обсуждают вопрос о преемственности публично, но они также не могут его игнорировать. Это проблема, которая рано или поздно потребует решения.
Автор Александр Белов
https://regnum.ru/news/polit/3326263.html