Писательница и нобелевский лауреат Светлана Алексиевич о протестах в Беларуси

Information
[-]

***

Часть 1. Свобода - это долгий путь 

Известная белорусская писательница дала большое интервью DW. Читайте первую часть - о достижениях и ошибках 2020-го, философии Лукашенко, любви к белорусам и героях ее новой книги.

Белорусская писательница и нобелевский лауреат Светлана Алексиевич уехала из Беларуси больше года назад. Тогда ей казалось, что это всего на несколько месяцев. Реальность оказалась другой. Сейчас она живет в Берлине, где работает над новой книгой о событиях 2020-го в Беларуси. Тот год, говорит писательница, влюбил ее в собственный народ. "Смотришь на эти лица - и понимаешь, что в этой стране ты хотел бы жить", - написала она после одного из августовских маршей.

В большом интервью DW Светлана Алексиевич рассказывает о героях своей новой книги, признает ошибки, которые допустил Координационный совет в августе 2020-го, и размышляет о том, чем в итоге закончится "белорусская революция".

"Я собираю свидетельства нашего достоинства"

Deutsche Welle: - Вы помните, как провели 9 августа 2020 года?

Светлана Алексиевич: В день выборов, ближе к вечеру, я пошла голосовать. У выхода из моего дома (в Минске Алексиевич жила в доме у Троицкого предместья. - Ред.) сидели двое молодых людей, они шли со мной до школы, где находился участок для голосования. Я проголосовала, возвращаюсь домой - эти неизвестные люди следуют за мной.

Вечером было очень тревожное настроение. В часов 10 или 11 я подошла к окну - и не поверила своим глазам. Все небо полыхало, как в фильмах о войне, я не могла понять, что это такое. А потом увидела, как по ночному городу идет военная техника. Так мы оказались в совершенно другой стране. 

- Как человек, который видел не одну предвыборную кампанию, чего вы ждали от выборов 2020 года? 

- Я была абсолютно скептична. Но считала своим долгом проголосовать, хотя было понятно, что это совершенно бессмысленно. У меня лично - я должна честно признаться - не было веры в свой народ. Мне казалось, что люди не выйдут на улицу, и мы будем жить и дальше так, будто время остановилось. 

Когда после трех дней избиений и унижений, после светошумовых гранат и резиновых пуль, которые с десяти метров бьют, как боевые, после трех дней, которые потрясли весь мир, на улицы вышли женщины, а за ними - сотни тысяч людей, я была потрясена. Все мы были восхищены. 

Воскресные марши проходили недалеко от моего дома, и с восьмого этажа я видела, насколько фантастически это было. К сожалению, из-за своей болезни я не могла активно участвовать, но один раз все же побывала на марше, чтобы почувствовать дыхание перемен, посмотреть, какими мы стали. Было страшно: все знали, что военная техника далеко не ушла, - и было красиво.

- Что в те дни вас поразило и потрясло больше всего? 

- Сотни арестованных находились на Окрестина, и было слышно, как их бьют, но родители сидели под стенами и ничего не делали. Думаю, грузины по кирпичам разобрали бы эту тюрьму. Но наши люди просто ждали своих детей. Один раз я сходила к Окрестина и была потрясена количеством волонтеров. Там я услышала разговор, после которого поняла, что все будет очень сложно, праздника революции не получится, вместо одной страны у нас теперь две. 

Когда из тюрьмы выпустили очередную группу задержанных, их очень быстро разобрали друзья и родители. Осталась только одна девушка. Кто-то из волонтеров спросил: "Мама заберет тебя?". А она ответила, что ей некуда ехать: "Меня не пустят домой, скажут, что так мне и надо". Потрясло и то, что в протестах участвовало так много молодежи, насчет которой мы все любили побрюзжать. И старшее поколение поразило. На одном из маршей пенсионеров журналист спросил старика, который с трудом передвигался: "Ну а вы чего здесь? Вам же тяжело". А тот ответил: "Я всю жизнь молчал, можно сказать, предал своих детей. Все, что я могу успеть, - пойти и сказать свое слово". 

Столько человеческого достоинства было в этих событиях, и я очень хочу рассказать об этом в книге. Я собираю свидетельства нашего достоинства. Это важно для всех нас, особенно сейчас, когда мы в руках военных, когда гражданское общество уничтожено. Я не назову это поражением - скорее, остановкой движения. Потому что все пережитое нами никуда не исчезнет. Но свобода, как мы теперь поняли, - это долгий путь. Где взять свободных людей после лагеря? Они долго растут, формируются. Вот только подросло новое поколение, которое может сказать о себе: я родился не в СССР.

"Никогда не хотела быть лидером, который поведет народ на кровь" 

- Как вы вошли в Координационный совет? Вам кто-то предложил, или это была ваша собственная инициатива? 

- Позвонила Маша Колесникова и предложила войти в президиум Координационного совета. Я сразу сказала "да". Это соответствовало моим убеждениям. О чем я и рассказала следователю, когда меня вызвали в СК. Я тогда сразу предупредила, что не буду свидетельствовать против себя, но какие-то вопросы он все же успел задать. Даже высказал сожаление: "Что же вы уходите, я так хотел с вами поговорить". Был настроен очень доброжелательно и, кажется, даже стеснялся того, что я оказалась в таком положении. В итоге забыл взять у меня подписку о неразглашении материалов дела. 

- Координационный совет создавался для мирного транзита власти. На тот момент вы считали, что Лукашенко способен добровольно отдать власть? 

- Даже не знаю… В 1990-х годах мы оказались такими романтиками, и тут - то же самое. Каким образом это произошло во второй раз? Я часто думаю об этом: как можно было наступить на те же грабли? 

- Как бы вы назвали эти грабли? 

- Наш идеализм… Полное отсутствие политической практики. Мы все время имеем дело не с реальностью, а с любимыми идеями. Могу сказать, что у нас не было трезвого представления о том, что происходит. Еще в самом начале, как только Лукашенко пришел к власти, я говорила, что без крови он не уйдет. И многие предчувствовали это. Но за 26 лет так много всего произошло, что мы потеряли бдительность. 

- Могут ли такие люди, как Лукашенко, в принципе отказаться от власти? 

- Думаю, нет. Власть всегда была его тайной мечтой. Но я помню людей, которые выходили на марши, - они не думали ни о каком вооруженном восстании. Для нас это был праздник - праздник открытия, восторга. Восторга от самих себя. До этих дней в каждом из нас жило недоверие к собственному народу. Раньше каждый жил в себе и не знал, что нас так много. Мы наконец увидели это и обрадовались. А потом, конечно, потеряли время. Надо признать, что руководства протестами как такового не было. Координационный совет не управлял тем, что происходило. А нам надо было не уходить с улицы, пока бы не ушел Лукашенко. 

Я была против крови и все время это повторяю. Иначе мы бы попали в то пространство, в котором у нас не было бы морального приоритета. В те дни мы побеждали мудростью, гандизмом. Мы так победили мир. Нас невозможно было растереть, как площадь Тяньаньмэнь в Китае. А иначе мы дали бы ему право это сделать. И первой бы погибла наша лучшая молодежь.

Я понимаю Машу Колесникову, которая стояла впереди и останавливала многотысячную толпу в сотнях метров от резиденции. Как и она, я не хотела крови. Никогда не хотела быть лидером, который поведет народ на кровь. Я не смогла бы сказать это своей дочери и тем более чужим детям. Ты сам можешь принять для себя это решение, но призывать к нему других - нет, я не могу. Гандизм мне ближе. Ганди, а не Ленин. 

- Белорусы оставили за собой моральное преимущество, но это не остановило Лукашенко. То, что сейчас происходит, - не массовые убийства, и тем не менее несколько человек погибло, сотни продолжают сидеть в тюрьме. 

- Но тогда, в тот момент, он не применил военную технику. А он бы ее применил. Бронетранспортеры с пулеметами стояли в городе, за городом… 

- Вы убеждены, что против своих граждан государство применило бы оружие? 

- Не сомневаюсь. У этого человека нет никаких гуманитарных колебаний: убить, не убить. Он, Путин - наследники старой философии власти, культа насилия. Для них быть гуманными - значит быть слабыми. 

- Сейчас у многих наступил период разочарования… 

- Да, мне уже написали: "Ну и что, помогли ваши шарики-цветочки?" 

- Как вы считаете, белорусы в принципе способны на то, чтобы бороться за свободу с оружием в руках? 

- Наш народ гордый, он всю свою историю учился защищать себя. И молодежь очень жертвенна, она хочет жить в свободной Беларуси. Но год назад мы не были готовы. Я и сейчас не готова брать в руки оружие. У нас оказался серьезный противник, воюющий без правил, без чести. Мы потеряли много людей, а главное - это такое унижение, такая серьезная травма для народа. Люди терпят, но есть предел.

"После Лукашенко в Беларуси не будет президентского государства" 

- Сейчас много говорят о том, что белорусская революция проиграла. Она проиграла? 

- Нет, я так не думаю. Во-первых, есть элита, собирается элита - в совершенно новом качестве. Есть белорусский народ, у которого открылись глаза. Люди никогда не забудут, как они сидели во дворах и пили чай, как вместе шли на марши. Многие герои моей книги так и говорят: "Мы жили от одного воскресенья до другого, набирались там такой энергии, что распрямлялись плечи". Началось строительство нации. 

Во-вторых, да, сейчас нельзя выходить на улицы, все загнано в головы, но люди все равно ждут перемен. Будет какая-то точка - то ли из-за санкций, то ли из-за самого Лукашенко - а он худший враг самому себе, - после которой все изменится. Думаю, это произойдет мгновенно. Не надо зашиваться в кокон бессилия, надо готовиться к новому времени. Помогать тем, кто сейчас в тюрьме, помогать их семьям, детям. Не побоюсь здесь этого слова - это дети героев, лучших из нас. 

- А, в целом, вы согласны с определением, что это была революция? 

Все-таки да. Необязательно должен измениться уклад жизни. Очень кардинально поменялось сознание людей и их ощущение себя как нации. Это можно назвать революцией.

- Есть мнение, что события 2020 года произошли слишком рано. Что нужно было потерпеть пять лет - и средний класс стал бы еще толще и прочнее, появилось бы больше инициатив, и эта власть выродилась бы эволюционным путем. Вы с этим согласны? 

- Знаю эту систему аргументов, когда говорят: "Вспомни, каким был Минск до 2020 года!" Когда к нам приезжали иностранцы и удивлялись: "Мы приехали в европейскую страну!" 

Рационально можно принять, что революция началась слишком рано. Но произошедшее с нами нельзя было спланировать. Это был рывок народа, который хотел перескочить в новое время. Жизнь шла вперед, а мы были отставшей нацией, боялись перемен. Наши люди ездили по миру, видели то другое время, в котором там живут, и хотели в него перейти. Другое дело, что это оказалось невозможно в силу того, что Беларусь даже не Кыргызстан, где президент встал и сказал: "Я не хочу, чтобы мой народ воевал из-за меня". А у нас, как в 1945-м в Германии: если народ оказался недостоин меня, пусть и он погибнет. 

Думаю, несмотря на все понесенные потери, мы рванулись вперед. В первую очередь - в сознании. Уверена, что после Лукашенко в Беларуси не будет никакого президентского государства - только парламентская республика. Мы уже наелись единоличной власти. Сейчас белорусы - это другой народ, которым мы все-таки смогли стать. 

- "Те, кто однажды узнал, как зовется свобода, уже не смогут об этом забыть". Это примерная цитата с берлинской стены в East Side Gallery. Можно ли репрессиями и страхом заставить забыть, что такое свобода? 

- Никогда. Как забыть свое ощущение того праздника и свободы, которое я тоже помню? Как, например, начинается обычный рассказ моих героев? "Я никогда не интересовалась политикой. Но когда объявили, что Лукашенко набрал 80 процентов, я была возмущена и унижена". А потом настали страшные августовские дни. Это был почти физический внутренний протест нового поколения. 

И это уже не исчезнет. Лукашенко видит, что никак не удается подавить это внутреннее сопротивление. Он слышит его, его ненависть требует новых жертв. Ты можешь снять красные носки с балкона и посадить за это человека, но это не значит, что он поменяет убеждения.

"В Беларуси сегодня происходит война с собственным народом" 

- В конце сентября 2020 года вы написали, что гордитесь белорусским народом. Хотя до этого всегда очень сдержанно о нем отзывались. Что для вас поменялось? И что изменилось лично в вас? 

- Помню один протестный плакат, который держала юная девушка. Он в том числе и про меня: "Белорусы, простите меня: еще недавно я в вас не верила и хотела уехать". 

Мы как-то разговаривали с Вадимом Прокопьевым, и он сказал: "Раньше так хотелось сбежать из Беларуси, а сейчас наоборот: скорее бы вернуться. Кажется, все бы отдал, чтобы вот так пройтись по минским улицам". Мы все полюбили Беларусь. Полмиллиона белорусов сейчас за границей. Я встретилась тут уже с сотней людей. Мало кто хочет остаться, все ждут, когда можно будет возвратиться домой. 

В юности я считала, что мы - первое поколение, которое проживет без войны. Теперь уже так не кажется, потому что слово "война" все время фигурирует в речи наших политиков. Они им пользуются и постоянно вызываются ее духи. В Беларуси сегодня происходит война с собственным народом. 

Что касается меня, то жизнь показалась мне еще более драматичной, чем прежде, несмотря на то, что я всегда исследовала зло, войну, Чернобыль. Было ощущение, что ты очищаешь эти авгиевы конюшни, но оказалось - они бесконечны. В книге "Время секонд-хэнд" есть глава "Конец красного человека". А сейчас я пишу продолжение и думаю: последняя ли это книга о нем? 

- Светлана Алексиевич до 2020 года и после - это один и тот же человек? 

- Не думаю, что это разные личности. Мои убеждения не изменились. Только ощутила, что жизнь короткая, и как жаль, что путь к свободе очень долгий. Знаете, я мечтаю, чтобы наши люди жили, как в Германии. Когда я поднимаюсь из-за своего письменного стола и выхожу на улицу, вижу, как они сидят в кафе, смеются и улыбаются. Наступит ли у нас когда-нибудь такая беззаботность? Немцы говорят о жизни, мы же сядем за стол - и разговариваем не о том, что прочли, где побывали, в кого влюбились или как разлюбили, а о Лукашенко, о кошмарах, которые происходят в нашей стране. 

Раньше казалось, что это временно и коротко. Сейчас ощущение, что путь к свободе длинный. Но этот путь начат. Только, оказывается, он опять требует крови. Хотя казалось, что в 2021 году противостояния должны происходить в более цивилизованной форме - голосованием, дискуссией. Это старый способ - брать почту и телеграф. Должны быть новые формы сопротивления. И белорусские женщины предложили эту форму.

Во всяком случае, я никогда не думала, что против нас по улицам родного города будет "дефилировать" военная техника. И что лично я буду вынуждена жить в эмиграции.

Источник - https://p.dw.com/p/45538

***

Часть 2. Я надеюсь, пока напишу книгу, финал наступит

Нобелевский лауреат поговорила с DW об эмиграции в Берлин и условиях возвращения в Минск, о белорусском Гавеле, цитатах Азаренка и жизни после Лукашенко. Вашему вниманию - вторая часть интервью.

Известная белорусская писательница и нобелевский лауреат Светлана Алексиевич дала большое интервью DW. В первой его части она рассуждает об ошибках, которые допустил Координационный совет в августе 2020 года, философии Лукашенко, своей новой любви к белорусам и о героях будущей книги.

Во второй части интервью DW Светлана Алексиевич рассказывает, чем живет в эмиграции, почему не вернулась бы сейчас в Минск, даже если бы ей гарантировали безопасность, о вопросах, которые исследует в своей новой книге, и о том, чем в итоге закончится "белорусская революция".

"У нас дома хозяйничают новые варвары"

Deutsche Welle: - Вы рассказывали, что за несколько дней до отъезда под вашим домом дежурили тонированные микроавтобусы и сотрудники в штатском. Вы поэтому и уехали?

Светлана Алексиевич: - Да, в сентябре 2020-го на протяжении десяти дней под моим домом дежурили силовики в штатском. Даже консьерж звонил и просил не выходить: "Тут небезопасно, неизвестные люди ходят и автобусы стоят". Один или два раза ко мне домой приходили послы европейских стран - все 18 человек. А потом по очереди ночевали у меня дома. Я очень им всем благодарна. За себя и за то, что они делают для всех нас.

Когда уезжала, я тоже была не одна, меня сопровождали дипломаты. Иначе бы вряд ли удалось улететь. Меня же держали на границе около часа. Взяли паспорт - и не отдавали. "Ой, у нас компьютер испортился. Ой, не могу дозвониться". Я спрашиваю: "В чем дело?" Тишина. А потом все-таки выпустили.

- Посадить нобелевского лауреата - система Лукашенко могла пойти на такой шаг? 

- Что такое диктатура? Это примитивная власть. Для нее нет таких понятий, как профессор или нобелевский лауреат. Помните доцента Наталью Дулину? Она спала на цементном полу так же, как и ее ученицы. Или кардиолога Александра Мрочека, которому подожгли дачу? У нас дома хозяйничают новые варвары… 

- Статус нобелевского лауреата в итоге дал вам защиту? 

- Во всяком случае я смогла уехать в момент, когда на Координационный совет было заведено уголовное дело. Лукашенко ведь ненавидел меня. Когда был юбилей - 70 лет, ни одна газета не написала об этом. У президента Польши Анджея Дуды есть разногласия с Ольгой Токарчук, тем не менее, она - гордость Польши. И представить, что он не поздравит ее с юбилеем, просто невозможно. Это не только политика - это культура. 

- Когда вам вручили Нобелевскую премию, это ведь тоже было проигнорировано на официальном уровне. 

- Да, кроме независимых СМИ, об этом сообщил только какой-то из российских телеканалов. С "Новой газетой" и Муратовым, который недавно получил Нобелевскую премию мира, сейчас происходит похожая история. Но Путин пока не дает команду "фас". Иначе страшно представить, что было бы. Он все же старается держать перед Западом какое-то лицо. Лукашенко даже не пытается. 

Это не та власть, которая просвещает народ. Беларуси нужен свой Гавел (Вацлав Гавел – писатель, драматург и диссидент, президент Чехословакии, а впоследствии независимой Чехии - Ред.). У нас был Адамович, но в 1990-е выбрали Лукашенко. Но теперь наш народ обогнал власть. Сегодня он был бы способен выбрать Адамовича.

"Власть сама создает революционеров" 

- Кто, по-вашему, мог бы стать новым Адамовичем или белорусским Гавелом? 

- Я думаю, и Колесникова, и Тихановская, и Бабарико. Есть люди. Считаю, что Бабарико в целом был бы отличным менеджером, и он восстановил бы развалины, в которые сегодня превращена страна. Ведь мало того, что она разрушена экономически, - вся духовная основа разгромлена. Из школ, университетов выгоняют лучших преподавателей. То же самое творится в медицине, на заводах. Можно говорить о гуманитарной катастрофе. Народ нужно поднимать, а не опускать. А нас 26 лет опускали вниз. 

- Но народ все равно тянулся вверх и образовывался. 

- Потому что время не остановить. Принцип травы. Сегодня ты нажимаешь кнопку в компьютере или телефоне - и оказываешься в большом мире. Что с этим может сделать власть? Можно посадить всех, но это закончится тем, что в политическом плане молодые люди будут очень рано формироваться, еще в школе. Власть сама создает революционеров. 

- С другой стороны, есть примеры авторитарных и тоталитарных режимов, которым удавалось остановить время. Как вы считаете, это возможно в Беларуси? 

- К счастью, Беларусь находится в центре Европы. Мы небольшая страна, диктатору тут негде развернуться. И в Беларуси нет атомного оружия, за что нужно поставить памятник Станиславу Шушкевичу - человеку с современным взглядом на мир. 

- Но рядом, под боком, есть Россия. Что делать с ней? 

- С Россией нужно научиться жить. В этом и состоит задача современных политиков - сохранить Беларусь как государство и выстроить с Россией нормальные отношения. Не колониальные, не с позиции "вы большие - мы маленькие", а равноправные и выгодные друг для друга.

"Я твердо решила, что должна сделать эту книгу" 

- Вы сейчас живете в Берлине. Стал ли он для вас домом? 

- Я уже жила в Берлине в годы первой эмиграции, когда мы с Быковым (Василь Быков - белорусский писатель, критик Лукашенко, с конца 1990-х жил в политической эмиграции. - Ред.) были вынуждены уехать из страны. Мне нравится дух Берлина и многообразие здешней жизни. Я люблю Германию, благодарна ей. 

- В начале октября 2020 года вы дали пресс-конференцию - первую после отъезда, где сказали, что не уехали в эмиграцию, высказали опасение, что вас могут не пустить домой, тем не менее, вы "попробуете жить дома". Вы пытались вернуться домой, в Беларусь? 

- Нет, не попыталась, поскольку задержали Власову, Колесникову, Знака. Сначала казалось, это временно, их скоро отпустят. Но спустя время стало ясно, что нет, не отпустят. Возвращаться было некуда. 

- Когда и как вы поняли, что дорога домой закрыта? 

- Когда узнала, что почти весь Координационный совет сидит. К тому же меня пугали условия наших тюрем. С моей болезнью один раз переночевать на холодном полу - и все, не нужно ничего другого придумывать. Духом ты можешь это перенести, но есть же еще и тело. 

Маша Колесникова, конечно, необыкновенный человек. Она выбрала такой путь, восхищаюсь ей. Я хотела написать книгу обо всем, что происходит. Кто дал бы мне сделать это в Беларуси? Кто смог бы прийти ко мне в дом, чтобы рассказать свою историю? Я бы не смогла защитить своих героев.

Вернуться сейчас в Беларусь "было бы предательством" 

- В Беларуси у вас осталась новая квартира (из прежней, как вы сами упоминали, вас выжили книги) и дача, которые вы купили после получения Нобелевской премии. Выходит, еще пару лет назад свое будущее вы видели в Беларуси? 

- Я и сейчас представляю свою главную жизнь дома. Во время первой эмиграции у меня была возможность получить квартиру в Вене, и можно было остаться там. Но я хочу жить в Беларуси. Я с интересом езжу по миру, много видела, но мне важно возвратиться домой. Там моя жизнь, мои герои, любимые пейзажи. Жалею, что уходят последние деревенские старики, которых я помню с детства и очень люблю. 

- Если бы режим Лукашенко гарантировал вам безопасность, вы бы вернулись домой, в Беларусь, где сейчас несвобода? Что для вас важнее - дом или свободная страна? 

- Если ты писатель, то можешь жить в своем мире, и не важно, где этот мир находится физически. Я уже слышала такое то ли соображение, то ли предложение от дипломатов, но ответила, что это невозможно. Как я буду смотреть в глаза людям, которые оставили в Беларуси маленьких детей, болеющих матерей? Они останутся в эмиграции, а я уеду домой? Не представляю этого, это будет предательством. 

- У вас нет ощущения, что на расстоянии вы меньше понимаете то, что происходит сейчас в Беларуси? 

- Недавно созванивалась со своим знакомым, и он сказал: "Ты себе даже не представляешь, как иногда страшно выйти даже в магазин, пройти мимо человека в балаклаве и с дубинкой. Как будто не моя страна, нас оккупировали”. Я на самом деле не испытала это ощущение. 

- Вы уже год работаете над новой книгой. За это время вам стало понятнее, откуда эта жестокость одних белорусов к другим? 

- Все ищут ответ на этот вопрос. Я даже перечитала "Бесов" Достоевского. Можно повторить поверхностные ответы, которые кочуют из уст в уста. Но для меня не ответ, что их специально отбирали и обучали. Я сама в августе прошлого года думала: это не белорусы. Нет, белорусы! 

Моя однокурсница рассказала, что она случайно встретилась с другой нашей однокурсницей, у которой внук работает судьей. "Какое несчастье, что Сережа оказался судьей сейчас. Как это, наверное, тяжело и страшно", - посочувствовала она. На что наша однокурсница спокойно ответила: "Ничего подобного, мой Сережа делает карьеру". 

Мы думали, может быть, жены повлияют на своих мужей, которые работают в силовых структурах. Как можно лежать в одной постели с человеком, который мучил людей, смотреть, как он гладит твоего ребенка? Говорят, в первые дни они получали большие деньги, а потом, когда их обмакнули в кровь, можно было уже не платить такие суммы. Когда все начиналось, в крови был один человек, а теперь - они все. 

Или эти "ябатьки". На что они опираются? Что это за люди? Их же много. Пусть 20 процентов - это все равно немало. Чтобы начать гражданскую войну, вполне хватит. 

- Вы даже такой вариант допускаете? 

- Мы все время балансируем на грани. Послушайте (телеведущего Григория – Ред.) Азаренка. Это не журналист - он провокатор, который поднимает все эти гадости из темноты человеческой. Я даже выписала некоторые его слова и один раз использую их в своей книге.

"Надеюсь, пока напишу книгу, финал наступит" 

- В вашей книги можно будет найти цитаты Азаренка? 

- Да, я хочу показать этих провокаторов и то, что они делают с обществом. 

- На какие вопросы вы ищете ответы в вашей книге?(Светлана Алексиевич уходит в свой кабинет и возвращается с тетрадью с записями.) 

Их много: вопрос войны и мира - один из них. Все-таки правы ли мы были, что не хотели крови? Я у всех спрашиваю об этом. И люди разделены, между прочим. Хочу написать о человеке в маске и соблазне тьмы, о том, почему мы до сих пор живем по книгам Солженицына. Почему по всей нашей истории кочует целлофановый пакет на голове арестованного? Почему одни люди прятали протестующих, а другие вели туда омоновцев? 

И еще вопрос: нам придется жить с теми, кто нас бил и пытал. Как их понять, чтобы не приобщиться к ненависти? И еще, и еще… Откуда взялись эти прекрасные люди, которые вышли на улицу? Как они сформировались, кто их родители? Мне важно как можно больше о них рассказать. 

- Каково писать книгу, когда это неоконченная история с открытым финалом? 

- Надеюсь, пока напишу книгу, финал наступит. 

- Представим, что Лукашенко нет. Как жить дальше в одном обществе с людьми, которые незаконно задерживали, судили, пытали, избивали, доносили? С чего должно начинаться новое государство? С честного суда, люстрации, прощения? 

- Это хороший вопрос: как с ними жить потом? Я часто спрашиваю себя, как, например, люди живут в Руанде, когда сосед убил твоего отца, ты был ребенком, но это помнишь? 

- Возможно ли прощение? 

- У меня нет ответа на этот вопрос. Я только знаю, что если мы допустим в сердце ненависть, то тоже погрузимся во тьму. Но как отец может простить искалеченного сына? Как мать может простить убитого сына? Вопросы, вопросы… 

Источник - https://p.dw.com/p/459xD


About the author
[-]

Author: Вера Неруш

Source: p.dw.com

Added:   venjamin.tolstonog


Date: 09.01.2022. Views: 81

zagluwka
advanced
Submit
Back to homepage
Beta